Эра цепей
Шрифт:
— Прочь! Прочь! — слово, которое тело вспомнило первым. В мутном омуте сознания сверкнула едва заметная искра, воспоминание. Обе руки сжимали тяжелый меч, едва его удерживая. — Прочь!
Кардийцы, посмеиваясь, обступали ее. Кто-то играючи стал звякать своим оружием по ее мечу, как бы фехтуя. Ослабевшие руки девушки едва могли сжимать рукоять, и с очередным ловким, отточенным финтом хопеш со звоном отскочил в сторону.
— Её, — прохрипел, стиснув рукоять меча, изгнанник. — Она — мой трофей!
Кардийцы
— Нет, — путь ему преградил все тот же командир. — Не смеешь.
— Смею. Она, — вдруг, он отбросил меч в сторону, щелкнул застежкой ножен, оставаясь совершенно безоружным. — Оспорь. Выставь лучшего воина.
Тут не выдержали уже даже те, что ринулись обирать тела убитых. Кардийцы обступили своего командира, которому бросил вызов изгнанник. Такое оскорбление нельзя было просто стерпеть, особенно когда твой противник сознательно избавился от оружия.
— Гур, — командир кивнул куда-то в сторону, а сам сделал шаг назад. — Избавь старую сволочь от страданий.
Посмеиваясь, вперед вышел один из воинов, поигрывая в руке рукоятью меча. Ему-то можно было держать в руках оружие, это не он бросил вызов. Но изгнанник не выказывал ни малейшего признака страха, напротив — стойка уверенная, каждая мышца в теле напряжена, натянута, как стальной трос. Это было соревнование на скорость — промедлишь, и клинок с легкостью отсечет твою голову. Впрочем, если ты достаточно быстр, длина меча твоего противника может из преимущества быстро превратиться в недостаток — у самой рукояти такие мечи не имели заточки, лишь серповидная часть могла нанести серьезные раны.
— Давай, давай! — Гур, молодой воин и младший брат командира, кровожадно шипел, посмеивался под маской. — Ну же, старик! Я быстро…
Командир выбросил меж ними платок. Ветер стих, и тонкая, покрытая въевшимися желтоватыми пятнами ткань медленно опускалась вниз. Люба, разоруженная и поставленная на колени, могла лишь, затаив дыхание, наблюдать.
И лишь только платок коснулся земли, как изгнанник с нечеловеческой скоростью бросился вперед. Меч со свистом обрушился на него сверху, под углом, но старик нырнул вниз, ладонью уводя клинок в сторону, а ногами беря противника в жесткий захват. Клинок по касательной срезал кожу у него на ладони, хлынула кровь, но он, опершись боком в землю, рванул в сторону, и молодой воин рухнул вниз.
Завязалась борьба. Изгнанник потянулся к упавшему на землю мечу, но Гур, будучи моложе и сильнее, взял старика в захват, согнутыми ногами принявшись его душить. Тот стал, не видя врага, бить над головой, пытаясь попасть в чувствительное солнечное сплетение, но не мог ни дотянуться до него, ни нанести из такой позы достаточно сильный удар. Кардийцы, сужавшие с каждой секундой круг, загоготали, зашипели в предвкушении победы своего брата, в предвкушении того, как поделят свой трофей.
Но трофей, понимая, что может не пережить общение со своими захватчиками, не собиралась так просто сдаваться. Интуиция подсказывала ей, что просто так сбежать она не сможет, а тот, кто потребовал ее в качестве награды, возможно, будет достаточно
— Моя добыча, мой трофей!
— Это был нечестный бой! Все видели! — закричал командир, хватаясь за меч.
Вот только его люди его не поддержали. Нога изгнанника стояла на груди побежденного брата, он не начинал бой с оружием, а его противник сам был виноват в том, что потерял свое — все было честно.
— Хочешь попробовать сам? — понизив голос, угрожающе прохрипел победитель, пустой маской взирая на командира кардийцев. — Мой трофей.
— Я тебя найду, — зло прошипел в ответ командир, но сделал пару шагов назад, признавая поражение. — Тебя не защищает закон. Можно прирезать тебя во сне, и никто за тебя не заступится, ни один клан.
— Отбери мое. Мой трофей, — повторил изгнанник. — Я — Ар, и это мой трофей, мой! Отбери!
Он бросил хопеш на землю. Ему нельзя было носить меч, являвший собой символ власти, нельзя было забрать его у побежденного врага. Поэтому, схватив Любу за руку одной рукой, другой он быстро накинул на тело ножны и вернул в них свой прямой, короткий клинок. Медленно, шаг за шагом, он отходил назад вместе со своей добычей. Его рука легла ей на шею, слегка сжимая.
— Пойдешь следом — убью ее.
Снова искра. “Пойдешь” — это слово пахло садом, цветами, долгими прогулками, и никогда не людными улицами. Было и нечто из прошлой жизни, из старых воспоминаний, но оно меркло по сравнению с теми образами, что возникали в голове Любы сейчас. Звук за звуком, память о языке, который она никогда не знала, медленно возвращалась к ней, пока она следовала, пытаясь не споткнуться, за своим похитителем. Чувства возвращались к ней, теперь она стала стыдливо прикрывать грудь, будто бы ставшую больше, промежность. Лишь иногда она тихо всхлипывала от страха, пока они исчезали в ночной темноте, подальше от бойни, подальше от родичей изгнанника.
Над горизонтом запылал голубой диск, но это не было солнце. Медленно, бросая на раскинувшиеся внизу, под холмом, поля длинные тени, вдалеке поднималась другая планета. И когда Люба, астрофизик, ученый, увидела, что между двумя планетами натянута гигантская цепь, она вспомнила последнее ругательство на языке, принадлежавшем другому миру:
— Бляха-муха…
Глава 2: Жадность
С первым, судорожным вздохом, какой делают новорожденные, молодое, почти юношеское тело попыталось закричать. Вместо жгучего холода дальнего востока, теперь его окружали промозглость каменного зала, запах плесени и липнущая к коже амниотическая жидкость.