Эра милосердия. Двое среди людей
Шрифт:
Я оттолкнул Копырина и выбежал на улицу. Снова пошел крупными хлопьями снег, он таял на лице прохладными щекочущими капельками. Где-то я потерял свою кепку, но холода совсем не чувствовал. Я вообще ничего не ощущал —
Не помню, где я бродил весь день, что происходило со мной, с кем я разговаривал, что делал. Беспамятство поглотило все.
Когда я опомнился, то увидел, что сижу в нашем кабинете. Не знаю, был ли это еще день или уже накатила ночь, но вокруг были ребята — Гриша, Пасюк, Тараскин и Копырин.
— Володя, пошли ко мне, у меня переночуешь, — сказал Тараскин.
— Пошли, — согласился я, мне было все равно.
Открылась дверь, заглянул какой-то краснощекий майор, спросил:
— А где Жеглов?
— Вин по начальству докладае, — сказал Пасюк и махнул рукой.
Все стали собираться, а я сидел за своим кургузым столиком, который мы с Тараскиным так долго делили на двоих, и мне не давала покоя мысль, что и в беспамятстве своем я все равно помнил о чем-то очень важном, чего никак нельзя забывать — от этого зависела вся моя жизнь, — а сейчас вот забыл. И пока все одевались,
— Пойдем, Володя, — сказал Тараскин.
И у самой двери я вспомнил. Вспомнил. Вернулся назад и сказал:
— Ребята, идите, мне хочется посидеть одному…
Когда стихли шаги в коридоре, я снял телефонную трубку. Долго грел в ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гудок в ней звучал просительно и гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа — сначала ноль, потом девятку, — коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил:
— Справочная служба…
Еще короткий миг я молчал — и снова передо мной возникло лицо Вари — и, прикрыв глаза, потому что боль в сердце стала невыносимой, быстро сказал:
— Девушка, разыщите мне телефон родильного дома имени Грауэрмана…
Май 1975, Москва.