Эра негодяев
Шрифт:
Он и сегодня не мог дать себе ответ на этот вопрос. Но прекрасно помнил то ощущения счастья, последовавшее вслед за своим согласием на операцию – как будто с плеч свалилась немыслимая тяжесть, как будто после долгого и тяжелого бессолнечного ноября – вдруг начался апрель; он был нужен, в нем нуждались – и этого ему оказалось достаточно, чтобы снова встать в строй.
У него был в Бресте друг – бывший сотрудник таможни Олег Нетренко; однажды паренек неосмотрительно задержал автобус с дагестанскими номерами, по самые шпигаты набитый банками контрабандной черной икры. Арест автобуса, конфискация контрабанды, фанфары в честь героя – очень быстро сменились увольнением этого же героя «в связи с неполным служебным соответствием». Дело житейское – горцы кому нужно «наверху» заплатили за «зеленый коридор», а «верхний дядя» не пожелал в нужном ключе проинструктировать инспектора; в результате провал всей хитроумной операции. «Дяде» нужно было чем-то ответить – он и уволил чересчур резвого инспектора; парень еще очень легко отделался! Даги требовали голову неуступчивого таможенника…
В общем, человек, который помог бы ему в этом деле – нашелся почти мгновенно. И человеку этому вставить фитиль бывшим коллегам – было за счастье; к тому же деньги никогда не бывают лишними. Так что с исполнителем вопрос решился.
Разумеется, он не стал посвящать Олега в тонкости предстоящей операции – к чему? Только нагонять лишнего страху; пусть это будет обычная контрабанда!
Сказано – сделано. Версия сложилась очень славная: в Польше производится порошок – смесь для маринования сельди; его легальный импорт затруднен в связи с запретительными, по своей сути, таможенными пошлинами (четыре доллара за килограмм!), посему эту смесь для российского рыбного заводика надо ввезти по-тихому. Москвичи готовы заплатить половину от возможной пошлины исполнителям, плюс транспортные и прочие расходы. Восемьсот баксов чистой прибыли за непыльное дело – чем плохо?
Олег согласился тут же. И на следующее же утро на его «пассате» с прицепом они, по телефону предупредив хозяина склада, чтоб был на месте вечером – выехали в Колобжег, расположенный у черта на куличках, на самом берегу Балтийского моря; получить груз надлежало именно там.
За световой день дорогу они не одолели (выехали поздновато, четыре часа угробили на таможне, а потом еще полтора часа проплутали в Варшаве – им надо было на шестьдесят второе шоссе, на Плоцк, а выехали – по темному времени – на шестьдесят первое, на Легионово), пришлось заночевать на заправке, полста верст не доехав до Кошалина; приехав уже утром следующего дня, они обнаружили хозяина склада в предынфарктном состоянии – тот не спал всю ночь, ожидая тех, кто избавит его от опасного груза, с замиранием сердца.
Он не стал спрашивать хранителя, что же лежит в мешках – по счастью, Олег в это время грузил порошок в прицеп и не видел, какую реакцию вызывает этот груз у поляка.
Он не спросил о содержании мешков и тогда, когда доставил груз в Москву – к чему? Главное было – выполнить задание; если его не посвятили в тонкости процесса – стало быть, к тому были важные причины. Его деликатность оценили – финансово; вернувшись в Брест, он честно разделил премию со своим подельником.
Хотя, в принципе, дело оказалось не столь уж и сложным. Мешки сложили у знакомого поляка в Словатичах, польской деревеньке у погранперехода Домачево, запихав их подальше от глаз случайных посетителей в самую глубину хозяйского сарайчика, посреди разного хлама типа поломанных сеялок-веялок, старых колёс, сломанных ульев – Бог весть зачем хранившихся у запасливого польского Плюшкина. Затем провели разведывательную ходку, определились со временем пересечения границы, со сменами знакомых таможенников (машины и груз шмонают они, погранцы смотрят паспорта и удостоверяются в соответствии фотокопии оригиналу). И, проведя основательную подготовку – за пять рейсов вывезли все это добро в Белоруссию: один мешок – вместо запаски, два – под задним сиденьем. Границу (возвращаясь из Польши) обычно пересекали к концу смены, когда внимание таможенников притуплялось до минимума, забив багажник всякой польской ерундой (пакетами с чипсами и конфетами, яблоками, копченой свининой – в общем, всем тем, что обычно возили жители белорусского приграничья с польских базаров), и посадив на заднее сиденье пару попутчиц (многие жители Домачево таким несложным путем катались в ближнюю Польшу с контрабандным украинским спиртом, правда, в божеских объёмах – по два-три литра: туда на одних попутках, обратно – на других; пеший переход был запрещен).
Первая ходка вызвала тогда у него изрядную нервную дрожь, холодный пот на лбу и предательскую тошноту – последняя же, когда лишний, шестнадцатый мешок, пришлось тщательно маскировать уже просто в багажнике, не запрятав его в нишу для запаски (там не было места), а лишь завалив его грудой ярких пакетов с леденцами – не родила даже тени волнения. Работа как работа – и они сделали ее так, как надлежит.
Ну, а на своей стороне все остальное было – дело техники. Он нашел фирму, за малую толику согласившуюся стать легальным экспортером в Россию кормовых добавок для крупного рогатого скота. За сотню сговорился с изготовителями соответствующих документов, и, погрузив уже абсолютно легальные премиксы в микроавтобус – убыл в первопрестольную.
Вся музыка заняла у него тогда двадцать шесть дней. Вдвое меньше, чем запланировали для этой операции в Москве!
Он не знал, почему выбор командования пал не него. Наверное, ему просто повезло. В жизни иногда случаются странные вещи…
В те дни жизнь вновь (правда, на очень короткий промежуток) приобрела смысл. Ему довелось прикоснуться к Тайне – и это очень долго позволяло ему считать себя в своих собственных глазах человеком, выполнившим свой долг. Долг солдата и мужчины.
Он оставил молчаливому брюнету, принявшему у него груз в Москве, свои координаты (на случай, если его не будет у матери), и брюнет скупо пообещал, что в случае нужды о нем вспомнят и непременно привлекут – но с тех пор ему никто и никогда так ни разу и не позвонил, и не написал. Деньги, полученные за доставку «смеси для маринования сельди», довольно быстро кончились, он снова взялся за мелкие коммерческие дела; на жизнь хватало – но разве для того он родился на свет, чтобы торговать контрабандными сигаретами или реализовать мелкими партиями фальшивую водку, разлитую ушлыми армянами?
В конце концов, что он скажет Герде, если та, паче чаяния, вдруг увидит его, разгружающего ящики с паленой «Столичной» у заднего двора какого-нибудь сельпо в Гомельской области? Конечно, Герде нечего делать в такой заштатной тмутаракани – но вдруг? Он стал тем, кем должен был стать по ее прогнозам – люмпен-коммерсантом (интересно, а такие вообще есть в учебниках политэкономии? Или это лично ею созданный неологизм?), самым мелким из компрадоров, ничтожным торговцем вразнос – то есть никем… И она ЭТО увидит! Нет, хватит!
Эта мысль мучила его все те месяцы, что прошли в идиотской «мелкооптовой» торговлишке – причём мучили иногда чисто физически; тем более ему было обидно промышлять такой ерундой после покрытого загадочным флёром и такого удачного польского похода. И два месяца назад – хорошо, что прозрение наступило ДО дефолта, ему удалось сохранить малую толику сбережений – он бросил всю эту музыку. Денег хватило, чтобы снять на полгода квартирку в этом занюханном Борисове, и еще осталось на сносное питание на весь этот срок. Что дальше – он не знал; но также хорошо он знал, что больше ничем таким, что создавало бы ему душевный дискомфорт – он заниматься не станет. Лучше сдохнуть…
Милая, нежная, желанная Герди! Как ты оказалась не по-женски умна и прозорлива! И как лучисты были твои глаза! Как прекрасна улыбка!
Сегодня мне не было бы стыдно перед тобой. Я еще не нашел своего места в этой, тысячу раз поганой, жизни – но я ушел из того дерьма, которым, по моему (и, кстати, по твоему) глубокому убеждению никогда не должен заниматься мужчина. У меня нет повода для гордости – но, по крайней мере, у меня нет и повода опускать перед тобой глаза; я готов признать твою правоту – и попросить прощения за все те слова, что произнес в запале в тот мартовский день девяносто второго, на аллейке, ведущей к колесу обозрения.
Ведь я по-прежнему люблю тебя, моя маленькая Герди!
Ладно, пора собираться. Здешние завсегдатаи с немалым любопытством посматривают в сторону здорового молодого мужика, вот уже два месяца с завидным постоянством валяющегося на пляже и ни черта не делающего – когда в мире происходит столько всего захватывающего! Дефолты, смены кабинетов, финансовые катастрофы, взлеты и падения курсов валют – неужели мне это не интересно?
Не интересно. Когда-то давно, в прошлой жизни, я не отходил бы от телевизора – а сегодня для меня вся эта шумиха не имеет никакого значения. Тяжко больной Ельцин, назначающий и смещающий министров, министры, клятвенно обещающие народу избавление от финансового краха в обозримой перспективе, народ, яростно штурмовавший обменники и все равно оставшийся с носом – потому что тогда для чего всю эту музыку было заводить? – и продолжающий верить изолгавшимся политикам… Боже, как все это утомительно!