Эратийские хроники. Темный гном
Шрифт:
– Кто таков? Чего надобно в Яре? – широченный тролль одновременно спрашивал и ковырял в носу огромным пальцем. С непропорционально маленького черепа свисали редкие белесые патлы.
– Питер Граверс из Торнака. Приехал по личному делу. – Шмиттельварденгроу старался, чтобы голос его звучал как можно доброжелательнее, а лицо скрывалось в тени капюшона.
– Питер, гришь, Граверс, - сощурился тролль. – По личному, гришь, делу. Мурдел, глянька на него. Никого не напоминает?
– Не-а, а чо? – лениво огрызнулся второй, роясь в корзине с яблоками, одновременно распихивая их по карманам. Стоявшего напротив крестьянина
– Лады, – кивнул тролль и повернулся к цвергу. – С тебя, ента, пятера медью. За беспокойство, так сказать.
Шмиттельварденгроу проскрежетал зубами, зашуровал руками в карманах. Тренькнула легковесная медь. Гном сгреб ее в жменю и протянул громиле. Названный Гурдел с зубастой ухмылкой принял плату, внимательно пересчитал. После нахмурился, хмыкнул — и еще раз пересчитал.
– Дык, дрожайший Питер, туточки только четыре монетки. Четыре! А за проход надобно пять!
Со сдавленным ругательством Шмиттельварденгроу вновь полез в карман, но в этот раз пальцы наткнулись на тот самый золотой червонец. Гном сжал его в кулаке, но руку так и не высунул.
– Нету больше. Может, договоримся на четыре?
– Нетушки, - мотнул бугристой головой тролль.
– Давай пятеро или вали отседава. Не заставляй людей ждать!
Позади, в очереди, согласно загомонили. Цверг набычился, побагровел.
– Дык последнее отдал!
– Ничего не ведаю! Пятеру!
Неожиданно рядом с гномом оказался второй тролль — прозванный Мурделом.
– А ты погодь!
– он прищурился и мертвой хваткой сжал запястье цверга.
Для этого ему пришлось наклониться, но движение его было стремительным и незаметным. Раз — и словно на руке сомкнулась цепь.
– А енто ж что?
Шмиттельварденгроу не успел разжать пальцы и выронить в карман золотой, как тролль выдернул его руку и заставил показать свое сокровище Гурделу.
– Ты ж поглянь!
– Нашел по дороге, - буркнул гном, отводя взгляд и презирая самого себя за то, что приходится оправдываться перед варваром-троллем.
– Потерял, видать, кто-то...
У тролля вытянулось от удивления лицо.
– Гля, Мурдел, что у милсдаря Граверса из Торнака имеется. Говорит, на дорогах валяется. Мож и нам поискать? Авось, тож шо-нибудь откопаем!
– Надо будем — откопаем, - флегматично протянул Мурдел, но руку так не отпустил.
– Вот только все равно — по-до-зри-тель-но!
Успешно выговорив трудное словцо, он улыбнулся, довольный собой.
– Да-да!
– размеренно качнул головой Гурдел.
– Но мы ж не звери какие-нибудь. Мы все разумеем, а потом с благовейным сердцем принимаем дар многоуважаемого Питера Граверса из Торнака в счет морального убытку, а также уплаты штрафу за самовольный проход!
– Но я...
Гурдел не стал даже его слушать. Смахнул с ладони золотой, заулыбался, козырнул и добавил:
– Добро пожаловать в Ведьмин Овраг! Не балуй и тогда, может быть, мы и не встретимся, Питер Граверс из Торнака.
– А медь же ж!
– Вали давай!
– нахмурил брови Гурдел и стал настойчиво подталкивать цверга здоровенной лапой к воротам.
– Давай-давай, пока я не начал разбираться, в каком-таком
Шмиттельварденгроу почел за лучшее не спорить, лишь пообещал при удобном случае проклясть наглого тролля.
Эратийские города никогда не отличались чистотой и опрятностью, а та глушь, которой был Ведьмин Яр, и в помине не ведала о таких понятиях. В грязи и помоях, сплошным слоем покрывавших кривые улочки, копошились ленивые свиньи, а чумазые ребятишки в лохмотьях и обносках увлеченно гонялись друг за другом, перекидываясь комками жирной грязи или кое-чем еще похуже. Вторые, а иногда и третьи этажи нависали над улицами, поддерживаемые хлипкими брусьями. Прохожие протискивались по узким улицам, переругиваясь друг с другом и пинками разгоняя подвернувшихся под ноги свиней и детей.
Шмиттельварденгроу увлеченно работал локтями, расталкивая горожан, когда раздался звук кавалерийского рожка и все тут же прыснули в стороны, увлекая за собой и цверга. Кавалькада баронских дружинников на огромных рыцарских лошадях проскакала по улице, разбрызгивая грязь. Жирный плотный ком грязи прилетел прямо в физиономию карлика. Гном, все еще ослепленный клейкой массой, бросил черное проклятие вслед конникам, которое обязательно исполнится. Не сегодня, так завтра у одной из лошадей распухнет сустав или воин неожиданно упадет и сломает ногу. Цверги всегда славились своими проклятиями – еще одна причина, по которой их ненавидели все вокруг. Отплевавшись и кое-как очистившись, удостоив уничижительного взглядом потешающихся над ним ребятишек, он поплелся дальше, изрыгая ругательства в два раза чаще, чем раньше.
Шмиттельварденгроу.5-8
5.
Джеремия Глазастый был типичным гоблином, гоблином вульгарис, если по-ученому, но отличительная черта у него все-таки имелась: большие навыкате глаза, из-за которых он и получил свое прозвище. Как и большинство его собратьев, начинал Глазастик с мелкого воровства, но однажды он стал свидетелем того, как его подельники познакомились с «пеньковой тетушкой» на небольшой, но тогда весьма многолюдной площади Ведьминого Яра. Событие сие сильно изменило Джеремия и заставило его заняться более законопослушным ремеслом.
Глазастый стал торговцем и скупщиком краденого, что, в общем-то, типично для большинства поумневших с возрастом гоблинов.
Он отмывал от крови дорогие драгоценности и старил с помощью простенькой магии фальшивые монеты, давал в залог и выбивал долги, продавал и покупал все, до чего могли дотянуться его цепкие пальцы. Вскоре дела пошли в гору. Гоблин приобрел небольшую лавку, подмял под себя воровское подполье Ведьминого Яра, завязал связи с самим бароном, который оказался весьма беспринципным типом и покровительствовал Джеремие за определенную долю доходов. Но гоблину всего этого было мало.
Глазастик был жаден и хотел еще большей власти и денег. Уже много лет он лелеял тайный план по расширению влияния на соседние баронства. А там можно было подготовить плацдарм для выхода на короля, заиметь дворянское звание, замок и собственные земли с трудолюбивыми крестьянами, работающими на доброго ушастого сюзерена. Но перед ним стояло одно «но». Деньги. Вернее, большие деньги. Что еще правильнее, ОЧЕНЬ большие деньги, коих во всей Левадии, включая и казну барона, по традиции пустую, и в помине не водилось.