Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
Так мы и шли до нашего домика: Вен, держащий в одной руке сумку, а за другую тащивший меня. Со стороны, наверное, это было очень похоже на то, что рассерженный муж ведет домой нетвердо идущую супругу. Стыдобушка моя! Недаром не раз по дороге к дому Вену сочувственно подмигивали мужики, а женщины осуждающе качали головами. "Это же надо, умудрилась набраться где-то с утра пораньше…" — читалось во всех взглядах.
Едва войдя в сени нашего маленького дома, я привалилась спиной к стене и, не отрываясь от нее, сползла на пол. Все, больше у меня ни на что нет сил… Спрятала горящее от стыда лицо в ладонях, и провалилась в короткий мертвый сон без сновидений. Дан, кажется, сбегал к нам по лестнице, а может, и нет… Не знаю, сколько я спала, но думаю, что мой сон, больше похожий на обморок, длился нескольких минут, Когда открыла глаза, то увидела, что возле меня собрались все: Дан и Вен молча сидели по обе стороны от меня, хозяйка стояла напротив, и девочка выглядывала из дверей. Удивительно, но все смотрели на меня с неподдельным сочувствием… Так они что, не боятся и не презирают меня? А когда оба парня все так — же молча, но ободряюще положили свои руки на мои, — не расстраивайся, дескать, что уж тут поделаешь! вот тогда я едва не разревелась. Но хозяйка быстро взяла дело в свои руки. Она шуганула наверх ребят, девочку отправила в кладовку искать какие-то травки, а меня почти силой поставила на ноги и потащила за собой в огород, к врытым в землю бочкам с холодной родниковой водой.
Позже, сидя на небольшой кухне нашего дома после ледяного купания, и сменив старое платье на свою серую дорожную одежду, уже выстиранную и высушенную хозяйкой (и когда она только успела?), и распустив тугой узел волос на голове, я с облегчением почувствовала, как утихает головная боль, и что я больше не чувствую изнуряющей слабости. А после выпитого мной приготовленного Райсой горячего отвара из трав я словно заново родилась, будто и не умирала недавно. Наоборот, мир вокруг наполнился яркими красками, радостью, а на душе такая легкость, что хоть песни пой!
— Ты, девонька, запомни вот что, — сказала хозяйка, усевшись за стол напротив меня, — если когда с тобой еще такое приключится, то после обязательно в холодную воду залезай, а еще лучше — в ледяную. А после всегда травяной чай пей. Неважно, из какой травы отвар сделаешь, главное, чтоб он горячий был, и чтоб травушек разных в нем нечетное количество было. Ну там три, пять, семь… Да хоть двадцать семь, лишь бы помогло.
— Вы поняли… — растерянно уронила я, не зная, что сказать еще. — Но откуда?
— Не слепая. У нас с мужем, ныне покойным, постоялый двор был. Разные люди у нас останавливались. Почти за двадцать лет научилась в людях разбираться. Редко, конечно, но бывало, заглядывали к нам и такие, как ты. Все бежали куда-то, все хотели уйти подальше от людей. Видала подобное тому, что приключилось с тобой сегодня, несколько раз, и не всегда увиденное хорошо заканчивалось. Оттого и знаю, что делать дальше. Такие бедолаги хоть и таятся, как могут, да не всегда это у них получается. Жаль вас. Все вы такие молодые… Вот тебе сколько?
— Двадцать семь. Осенью исполнится двадцать восемь. Так что времени в запасе у меня осталось совсем немного. И то лишь в том случае, если мне посчастливится до тридцати дожить…
— И куда хоть вы все идете? Такие, как ты?
— Идем по дорогам… Это такое счастье — идти и видеть мир вокруг себя!.. Сама пойду, куда глаза глядят, когда возможность появится… Просто хочется умереть свободным человеком…
— Жаль мне тебя. Искренне жаль. Ты красивая. Даже очень красивая! Я, когда тебя впервые увидела, даже позавидовала невольно. Думала: надо же как повезло девке, с такой красотой уродилась, живет без забот! И глаз такого необычного цвета, как у тебя, я за всю свою жизнь никогда не видела! Совсем, как васильки… Как только твои родные на такое решились?
— Это и мне самой интересно… Спасибо на добром слове. Только в моем случае красота не имеет никакого значения.
— Знаю.
— Так вы что, меня не ничуть опасаетесь?
— Эх, девонька, все в руках Пресветлых Небес. Неведомо нам, где и что мы найдем, или потеряем. Дело не в страхе, или в опасениях. Зла я в тебе не чувствую, ну, а если что и произойдет, то тут уж ничего не поделаешь. Значит, так Всеблагому угодно…
— Спасибо…
— Не за что…
Я хотела было уйти из кухни, да вспомнила еще кое-что… После разговора с дорогой тетушкой мне бы хотелось внести ясность в еще один вопрос.
— Да, Райса, я не очень хорошо знаю нашу страну. А если честно, то ее почти не знаю. Скажи, где находится Лахобор, и что это такое?
— Лахобор? Ну, это довольно далеко отсюда. Болотистое место из тех, которые еще называют "медвежий угол". Добраться туда можно лишь летом, когда все подсохло, или зимой, когда все сковано льдом. Место там… скажем так, не очень… Летом не знаешь, куда спрятаться от комаров, а зимой от тоски хоть волком вой! Там, в Лахоборе добывают дорогую синюю глину. Ее используют для лечения многих болезней. И не только у нас. Ее, эту глину, в другие страны чуть ли не обозами вывозят. А ты почему спрашиваешь?
— Да разговор один случайно услышала на улице. Кому-то предлагали туда поехать… Мне название запомнилось…
— Да, туда в основном и едут те, кому надо подзаработать — синяя глина дорого стоит. Вот и копошатся бедняги на болоте весь день, мошку и комаров кормят. Даже зимой люди ковыряются в тех местах, где не замерзает с наступлением настоящих холодов. Есть там и такие уголки, с теплой водой. Но богатеют в Лахоборе считанные единицы. Очень многие из уехавших все заработанные деньги там же и спускают, оставляют по кабакам. Все одно в тех местах заняться больше нечем…
— Понятно…
Ах, тетушка… Значит, стараешься от меня избавиться таким образом? Отправить как можно с глаз подальше ненужную родню, а там мало ли что может произойти… Шустра ты у меня, однако…
Наверх я поднималась с замирающим сердцем. Как еще меня встретят ребята? Я же их чуть не подвела… Сердятся на меня, наверное, в глубине души. Постояла несколько секунд перед дверью в комнату и уже хотела было открыть ее, да так и застыла с протянутой рукой. Из комнаты раздался смех, причем не обычный веселый смех, а настоящее ржание. Судя по голосу, хохотал Вен, причем смеялся так, что едва мог перевести дыхание. Тут и думать нечего: смеется надо мной! В сердце опять стали заползать обида и стыд. Как видно, ничего ими не забыто… Получается, что когда все закончилось, то можно и посмеяться надо мной на досуге? Ну что ж, раз так, то нам не стоит затягивать дальнейшее общение — следует распрощаться как можно скорей.
Первое, что мне бросилось в глаза, едва я вошла в комнату — груда сокровищ на бедной кровати Дана. Видно, их весьма бесцеремонно вытряхнули из ткани, в которую они были завернуты. Под солнечными лучами драгоценности сверкали так, что глазам смотреть было больно. Переливающиеся всеми оттенками радуги граненые камни, блеск рифленого золота… На картинках в детских книжках сказок такое чудо рисуют, а мне вот наяву удалось увидеть. Но ни один из ребят не смотрел на это невероятной красоты зрелище. Их глаза были прикованы к тому куску ткани, которую я вытащила из тайника в комнате герцога и на которую там же, в спешке, скидывала драгоценности. Сейчас Дан держал эту ткань в руках, и сказать, что он от злости был вне себя — значит, ровным счетом не сказать ничего. Бедный парень даже побелел от негодования. Вен же, напротив, катался по полу, задыхаясь от смеха. Увидев меня, он лишь слабо махнул рукой в сторону Дана, и продолжал хохотать без остановки. У меня отлегло от сердца, и обида растаяла без следа — судя по всему, причиной безудержного веселья Вена была вовсе не я.