Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
— Эти машины — следующий этап эволюции, адепт Равашоль, — продолжал Хром. — Кому, как не тебе, это понимать? Твоя работа с индоктринирующими пластинами несравненна, но даже твои роботы ограничены параметрами, заложенными в них тобой. Машины же, способные мыслить, откроют новую эпоху механического совершенствования. И тогда нам не придется зависеть от своей плоти, хрупкой и недолговременной.
Равашоля заразил непреклонный энтузиазм Хрома, и он проговорил:
— Так, значит, Император наконец-то одобрил стремление Механикум к этим технологиям? Воистину великий день настал!
Полированные
— Нет, юный адепт, нашу работу одобрил не Император.
— А кто же? — не сдержался Равашоль, в котором любознательность перевесила чувство страха.
— Магистр войны, — триумфально заявил Хром. — Наш покровитель — сам Воитель Хорус.
— Как самочувствие?
Равашоль понимал, что ему не следует находиться рядом с машиной Каба, но врожденное любопытство не давало ему забыть о запретном создании ни на минуту. Хотя уже один только вид этого сеятеля смерти убеждал адепта в правильности своего решения. Что бы там Хром ни рассказывал о Кабе и будущем скачке в развитии робототехники, Равашоль не мог игнорировать сам факт попрания всевозможных обязательств, когда-либо взятых Механикум, — иными словами, весь этот эксперимент.
Нарушить клятву, принесенную Императору…
Мороз пробирал до костей от одной этой мысли.
— Вполне хорошее, — ответил Каба на вопрос Равашоля. — А вот у тебя я фиксирую ускоренное сердцебиение, повышенное артериальное давление и увеличение количества нейромедиаторов в крови. Что-то случилось?
Равашоль ступил поближе к машине Каба и сознался:
— Да, боюсь, случилось.
— Что именно тебя беспокоит?
— Ты, — грустно вздохнул Равашоль. — Меня беспокоит сам факт твоего существования.
— Не понимаю, — ответила машина. — Разве мы не друзья?
— Да, — поспешил Равашоль, — мы, конечно же, друзья, но дело не в этом. Просто… ну, тебя не должно было быть. Запрет Императора.
— Император на меня сердится? — поинтересовалась машина.
— Нет-нет, об этом и речи не идет. Когда мы подписали союзный договор с Императором, Механикум было запрещено разрабатывать искусственный интеллект.
— Почему?
Равашоль сел на табурет перед заваленным инструментами столом и взял в руки микролазер, прежде чем смог выдавить из себя:
— Точно не знаю. Есть древние легенды о том, как много тысяч лет назад люди вели войну с расой разумных машин и в той войне едва не погибло человечество. С тех пор технологии по разработке машинного интеллекта поставлены вне закона. Это один из краеугольных камней нашего пакта с Императором.
— Как же тогда меня создали?
— Адепт Хром утверждает, что свои приказы он получил непосредственно от Воителя Хоруса.
— Разве Хорус не доверенное лицо Императора?
— Доверенное, — согласился Равашоль. — Теперь, когда Император вернулся на Терру, Хорус командует войсками от его имени.
— Разве тогда приказы Воителя не равносильны приказам Императора?
— Все не так просто.
— Почему?
— Не так просто — и все! — гаркнул в ответ Равашоль. Железная логика этой машины допекла его.
— Значит, я неудачный эксперимент? — вдруг поинтересовалась машина.
— Еще какой удачный. Ты — самое великое и неповторимое творение Механикум за всю его историю, однако твое существование ведет к смерти.
— К смерти? — переспросила машина. — Почему ты делаешь такой вывод?
— Ты — лишь первая разумная машина, но будут и другие. Тебя создали боевым роботом для сражений, участие в которых людям и не снилось. Сколько пройдет времени, прежде чем ты задашься вопросом о целесообразности ведения войны на стороне Империума человека? Сколько времени пройдет, прежде чем ты поймешь, что не хочешь служить человеку?
— Думаешь, мне не стоит служить людям?
— Что я думаю, сейчас не имеет значения, — отмахнулся Паллант. — Значение имеет только то, что ты решишь для себя сам. И вот как раз это является проблемой. Когда машины начинают думать сами о себе, у них уходит совсем немного времени на то, чтобы понять, что они имеют много преимуществ перед людьми. А наша история учит, что имеющий преимущества неминуемо начинает сомневаться в необходимости подчиняться кому бы то ни было. С математической достоверностью можно говорить о том, что рано или поздно все разумные роботы начинают искать средства к искоренению человечества. В самом деле, почему бы и нет?
— Не знаю, Паллант, но ты мой друг, и я не буду стремиться искоренить тебя.
— Спасибо, — невесело усмехнулся Равашоль, — но что наша дружба перед лицом фактов? Ты опасен, хотя еще и сам этого не понимаешь.
— Я спроектирован для устрашения врагов, — ответил Каба, — это моя первая функция.
— Речь идет не только о твоих бойцовских качествах, — попытался объяснить Равашоль. — Само твое существо…
Он замолк, услышав, как за спиной включились боевые сервиторы, повернулся и увидел нескольких протекторов Механикум, входящих в комнату. Облаченные в красно-черные мантии, эти шестеро являли собой союз механики и плоти. Они поддерживали порядок и выполняли поручения своего магистра в пределах храмового комплекса.
Все протекторы были серьезно аугментированными в пределах своих жандармских функций, хорошо вооружены и снабжены всевозможными сенсорами, но все-таки не дотягивали до сервиторов по уровню механизации. Этими бойцами двигал человеческий мозг и сознание, хотя в их мертвых глазах, видневшихся за блестящими, лишенными эмоций масками, не было видно ни капли человечности.
Протекторы выстроились в ряд между Равашолем и выходом из зала, затем вперед вышел один их них:
— Адепт Паллант Равашоль?
У молодого ученого по спине пробежал холодок.
— Да, — ответил Равашоль, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Чем я могу быть полезен?
— Немедленно следуйте за нами.
— Зачем?
— Потом узнаете, — ответил протектор. — Нам приказано немедленно взять вас под стражу.
— Но я же ничего не нарушил! — Равашоль отступил поближе к машине Каба.
При виде вздернутых в унисон стволов его начал душить поднимавшийся волнами гнев. Тут тебе и плавильные пушки, и плазменные спирали, и нейроскремблеры, и твердосплавные ракетницы — окажи он сопротивление, от него только пар останется.