Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
— Полная эвакуация. Поднимай всех на борт и уходи на орбиту.
Командор кивнул и принялся быстро отдавать приказы по комм-сети, организуя отступление Гвардии Ворона. Легионеры слажено начали эвакуацию, и по мере заполнения отсеков десантные корабли поднимались в небо. Взрыв слева заставил Коракса слегка пошатнуться. Миг спустя рядом с ним появился командор Алони.
— Последний челнок, лорд!
Коракс проследовал за Алони по рампе, его подошвы зазвенели о металл. Когда рампа начала подниматься, он бросил последний взгляд на армию Пожирателей Миров, воющих, словно упустившие добычу гончие.
— Мы выжили, мой лорд! — Алони, казалось,
Кораксу совершенно не хотелось радоваться. Он взглянул на Алони и остальных Астартес.
— Я прибыл на Исстваан с восьмьюдесятью тысячами воинов. А покидаю менее чем с тремя.
Его слова мгновенно развеяли радость остальных, и в десантном отсеке воцарилось мрачное молчание, нарушаемое лишь ревом двигателей. Коракс стоял у иллюминатора, под его ногами безостановочно дрожала палуба. Он смотрел на исчезающие вдали Ургалльские холмы, но видел перед собой тысячи павших Воронов.
— Что дальше? — спросил Алони.
— Как обычно. Мы отступим, восстановим силы и снова ударим. Гвардия Ворона не в последний раз встретилась с предателями. Это поражение, но не конец. Мы еще вернемся.
Пелена облаков скрыла Исстваан-V от взора примарха, и он больше не думал о погибших.
Грэм Макнилл
Смерть серебряных дел мастера
Я знаю, что умираю. Но не знаю почему. Моя глотка раздавлена, и сиплых вдохов надолго не хватит для работы мозга. Он не убил меня сразу, хотя легко мог. Помню, он смотрел, как я бился на полу мастерской и задыхался, словно выброшенная на берег рыба. Смотрел так, будто переход от жизни к смерти завораживал его. Но я крепче, чем кажусь, и не умру быстро.
Возможно, этого он и хотел.
Он не остался дожидаться моей смерти, его не интересовало точное время, ему было достаточно, что это продлится долго. Я думаю, что, сминая мое горло, он применил ровно такое усилие, которого хватило именно для медленной смерти. Если бы я сейчас не умирал, то мог бы восхититься мастерством, вниманием к деталям и контролем.
Он хотел, чтобы я умер медленно, но не удосужился посмотреть на исход.
Какой разум может так мыслить?
Мне, как и всем нам, некому молиться. Император продемонстрировал глупость поклонения незримым божествам, чье существование — ложь. Все храмы и святилища были давно разрушены, даже последняя церковь за Серебряным мостом. В небесах нет сверхъестественных существ, способных услышать мои предсмертные мольбы, но как бы мне хотелось сейчас, чтобы это было не так.
Любое свидетельство моей смерти — лучше, чем ничего. Иначе это станет просто статистикой, докладом одного из гардемаринов грозного корабля. Мои последние слова и мысли будут иметь смысл, только если кто-то их услышит или поймет. Вы вряд ли забудете умирающего перед вами человека.
Я хотел бы, чтобы убийца остался до конца. По крайней мере, мне было бы на что смотреть, кроме почерневшего потолка мастерской. Люмосферы горят ровно, хотя мне кажется, что они гаснут.
Или гасну я?
Я бы хотел, чтобы он остался посмотреть на мою смерть.
Он был настолько больше и сильнее. Конечно, благодаря улучшениям, но и без них я вряд ли был бы для него соперником. Я никогда не был вспыльчивым и не стремился к физическому и воинскому совершенству. С самых ранних лет я был мыслителем, копавшимся в деталях, и обладал изощренным разумом, работающим как часы. Отец хотел направить меня в ученики к Механикум Марса, но дед не пожелал и слышать об этом. Жрецы Красной планеты были врагами Терры два поколения назад, и мой дедушка, гравер с тонкими длинными пальцами, который делал невероятные браслеты, резьбу и шейные украшения в стиле Штамповки Аскалона, затаил обиду с тех беспокойных времен.
Производство оружия и боевых машин для Империума Человечества стало бы пустой тратой времени для человека с моими способностями. Мой дедушка был творцом в истинном смысле этого слова, достойным своего имени ремесленником, и очевидный в его работах редкий талант проскользнул прямо ко мне мимо отца. Не сказать, чтобы отец когда-либо мне завидовал. Наоборот, он радовался моим успехам и с гордостью демонстрировал мои работы даже в начале, когда мои брошки, серьги и сверкающие воротники еще были неумелыми копиями. Я трудился многие годы, постигал ремесло и развивал талант, пока не стало ясно, что мои способности превосходят даже дедовы. Отложения солей превратили его руки в крючья, и все мы оплакивали день, когда дедушка в последний раз повесил на стену свои плоскогубцы и гравировальную доску.
Работу всегда было легко найти, даже когда последние спазмы войны все еще сотрясали далекие уголки Терры. Этнархов и деспотов свергали одного за другим, но даже во времена раздора всегда находилась жена генерала, которой необходимо новое ожерелье, тетрарх, которому понадобилась более впечатляющая рукоять меча, или бюрократ, желающий впечатлить своих коллег филигранным пером.
Конец войн был близок, на Терре восстановилась стабильность, и по всему земному шару потекли сверкающие золотые реки денег. А с ними и желание потратить обильные суммы во славу Единства, в память о павших или чтобы восславить будущее. Я был загружен работой, и частые заказы вознесли мои творческие способности к новым чудесным высотам.
Я помню особенную работу, которую сделал для лорда-генерала анатолийского фронта. Его солдатам повезло сражаться вместе с Астартес из Десятого легиона перед их отправлением к славе Великого крестового похода. Мятежная ветвь клана Тераватт стремилась сохранить контроль над Уральскими кузницами, не желая отдавать их Железным Рукам, и сражалась с их смертными представителями.
Последовало скорое возмездие, и комплекс кузниц пал через месяц тяжелых боев, в которых анатолийским бригадам больше всего досталось от удивительного оружия слепых воинов клана. Но, как сказал мне лорд-генерал, примарха Десятого легиона так впечатлила отвага солдат, что он сорвал железную перчатку с одного из знамен легиона и даровал нойону, командующему бригадой, которая первой прорвалась через врата к домнам.
Не стоить и говорить, что этому командиру не пришло в голову сохранить подарок, и он покорно передал его своему начальнику, а тот своему, пока перчатка не попала в руки лорда-генерала. Который обратился ко мне и поручил сделать для дара достойный реликварий — хотя это старое слово рассмешило его самого.
Для меня было честью работать над таким невероятным произведением, и я направил все таланты на этот заказ. Перчатка явно была для Железных Рук безделицей, но глядя на тонкость и совершенство работы я понял, какие великие умения были вложены в ее создание. Я слышал о чудесных руках Ферруса Мануса, но мысль о том, что я работаю с шедевром самого примарха, одного из сынов Императора, дала мне цель и вдохновение, о котором я не мечтал даже в самых удивительных грезах.