Еретик

Корнуэлл Бернард

— На сей раз в живот, — сказал Томас.

— Я твой кузен! — выкрикнул Ги.

Напрягшись, ему удалось вырвать наконечник стрелы из груди и высвободить щит, но было уже слишком поздно. Вторая стрела, точно так же пронзив броню, вонзилась ему в живот, и, поскольку он не был прикрыт щитом, вонзилась глубоко.

— Первая была за моего отца, — сказал Томас, — эта за мою женщину, а эта за Планшара.

Он выстрелил снова, и стрела, пробив латный воротник, отбросила Ги назад, на камни мостовой. Рука Вексия еще сжимала меч, и, когда Томас приблизился, он попытался поднять оружие. Но не смог. Попытался

заговорить, но горло его было наполнено кровью. Он покачал головой, недоумевая, отчего его зрение туманится, почувствовал, как Томас опустился, прижав коленом его так и не выпустившую меч руку, а затем, словно рычагом, приподнял кинжалом его стальное ожерелье. Ги попытался выдавить из себя хоть слово, но его вырвало кровью.

И Томас вонзил просунутый в щель под латным воротником клинок глубоко в его горло.

— А это за меня.

Сэм и полдюжины лучников подошли к нему и встали над телом.

— Джейк умер, — сказал Сэм.

— Я знаю.

— Похоже, половина этого хренова мира отправилась на тот свет, — проворчал Сэм.

Может быть, этому миру приходит конец, подумал Томас. Может быть, сбываются страшные пророчества Апокалипсиса и в мир уже явились четверо роковых всадников? Всадник на белом коне есть Господне мщение, обращенное на юдоль греха, конь рыжий знаменует войну, вороной несет голод, бледный же чуму и погибель. И если что-то способно обратить всадников вспять, это Грааль, но Грааля нет. Так что всадники поскачут беспрепятственно. Томас встал, подобрал свой лук и двинулся по улице.

Уцелевшие люди Ги не остались, чтобы сразиться с лучниками на улицах города. Как и бойцы Жослена, они бежали в поисках места, не наполненного смертоносным дыханием чумы, и Томас шел по городу умирающих и мертвых, городу дыма и вони, по юдоли скорби и плача. Стрела его была наложена на тетиву, но никто не бросал ему вызова. Какая-то женщина взывала о помощи, ребенок, стоя на пороге, захлебывался в плаче. Увидев неожиданно воина в кольчуге, Томас наполовину натянул лук, но тут заметил, что оружия у этого человека нет и в руках его лишь ведерко с водой. К тому же он был немолод и сед.

— Ты, должно быть, Томас? — спросил седовласый воин.

— Да.

— А я Анри Куртуа, рыцарь. — Он указал на ближний дом. — Там твой друг. Он болен.

Робби лежал на вонючей постели. Он трясся в лихорадке, и лицо его было темным и опухшим. Томаса шотландец не узнал.

— Эх ты, бедолага, — вздохнул Томас, передавая свой лук Сэму. — И это возьми, — добавил он, указав на лежавший на низеньком табурете рядом с постелью манускрипт.

Сам он поднял бесчувственное тело Робби на руки и понес назад, вверх по склону холма.

— Лучше тебе умереть среди друзей, — сказал он шотландцу, который, впрочем, был без сознания.

Осада наконец закончилась.

* * *

Сэр Гийом умер. Многие умерли. Покойников было слишком много, а живых слишком мало, поэтому Томас распорядился свалить тела на поле, во рву, засыпать валежником и поджечь. Правда, на то, чтобы обратить трупы в пепел, не хватило топлива, и обгоревшие мертвецы стали пищей для волков и тучей слетевшихся на богатое пиршество смерти воронов.

Бежавшие было горожане стали возвращаться в город, ибо там, где они пытались искать спасения,

мор свирепствовал с не меньшей силой, чем в Кастийон-д'Арбизоне. Из их слов выходило, что чума распространилась повсюду и Бера был городом мертвых, хотя жив ли Жослен, никто не знал, а Томасу было все равно. Зима принесла мороз, и на Рождество незнакомый монах доставил известие о том, что поветрие теперь свирепствует и на севере.

— Чума повсюду, — говорил он, — от нее нет спасения. Все умирают.

Умирали, однако, не все. Сын Филена, Галдрик, поправился, но вот его отец сразу после Рождества подхватил заразу и умер. Выжил и Робби. Казалось, он лежал уже при смерти, ибо бывали ночи, когда у него не слышно было дыхания, но тем не менее природная крепость взяла свое, и молодой человек медленно пошел на поправку. Женевьева ухаживала за ним, кормила его, когда он был слаб, и мыла его, когда от него воняло, а когда ему вздумалось просить у нее прощения, отмахнулась.

— Говори с Томасом!

Когда Робби, еще едва передвигавший ноги, приплелся к Томасу, ему показалось, что лучник стал гораздо старше. И гораздо тверже.

Шотландец мялся, ибо не знал, что и сказать. Зато Томас, похоже, знал.

— Скажи мне, — промолвил он, — когда ты делал то, что делал, думал ли ты, что твое дело правое?

— Да, — искренне ответил Робби.

— Значит, — спокойно заявил Томас, — ты не сделал ничего плохого. Вот и все, больше тут говорить не о чем.

— Мне не следовало брать это, — сказал Робби, указав на пергамент на коленях у Томаса, заметки о Граале, оставленные отцом Томаса.

Томас пожал плечами.

— Эта книга снова у меня, и я использую ее, чтобы научить Женевьеву читать. Больше она ни на что не годится.

Робби уставился в огонь.

— Прости, — сказал он.

Томас оставил его извинения без ответа.

— Теперь, — промолвил лучник, — нам осталось лишь дождаться, когда все поправятся. И тогда — домой.

Ко Дню святого Бенедикта они были готовы покинуть замок. Одиннадцать человек собрались вернуться домой, в Англию, а оставшемуся сиротой Галдрику предстояло сопровождать Томаса в качестве слуги. Они возвращались разбогатевшие, ибо большая часть добытых грабежом денег оставалась цела, но чем встретит их Англия, лучник не знал.

Последнюю ночь в Кастийон-д'Арбизоне Томас провел, слушая, как Женевьева, запинаясь на каждом слове, читала пергамент его отца. Сам он решил после этой ночи сжечь рукопись, ибо написанное там ни к чему не вело. Французских или английских записей в книге было немного, и он заставлял девушку читать по-латыни, пусть не понимая смысла слов, но практикуясь в расшифровке букв.

— "Virga tua et baculus tuus ipsa consolobuntut me" [6] , — медленно прочитала она, и Томас кивнул, ибо, зная, что слова «Calix meus inebrians» не так далеко впереди, он подумал, что преисполненная чаша сия напоила его допьяна, оставив лишь тяжкое похмелье. Аббат Планшар был прав: поиски Грааля сводят людей с ума.

6

«Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня» (Псалом 22).