Эрих Мария Ремарк

Надеждин Николай Яковлевич

31. Женитьба

Сразу после Рождества Ремарк собрал свой нехитрый скарб и покинул Ганновер. Что его здесь удерживало? Друзья? Ну, разве что друзья… Зато впереди простиралась манящая столичная жизнь.

Эдит сдержала слово. Курт Дерри взял молодого человека без особых разговоров. И 1 января, в первый день нового, 1925 года, Ремарк вышел на работу в качестве редактора газеты «Шпорт им Бильд». Впрочем, издание называлось довольно замысловато – «Шпорт им Бильд. Дас Блат фюр ди гуте Гезельшафт», т. е. «Спорт в изображении. Издание для хорошего общества». Газета принадлежала издательству «Шерль-Ферлаг», входившему в берлинский концерн

«Хугенберг».

Платили Ремарку вроде бы и не плохо, но большая часть денег уходила на оплату квартиры на Кайзердам, 114. Этой небольшой квартирке вскоре предстояло стать первым семейным гнездышком начинающего писателя…

Ему было всего 27 лет. Он был молод, полон сил и амбиций. Им интересовались женщины и он интересовался ими. И сердце его было открыто для любви…

Супруга Ремарка Ильза Ютта Цамбона.

Однажды его познакомили с молодой актрисой Ильзой Юттой Цамбоной, которая в девичестве носила фамилию Винкельхов, да потеряла ее в замужестве. Ремарк предпочитал называть ее Юттой (первое имя ему не особенно нравилось), а потом, в США, и вовсе на американский лад – Жанной.

Эта худенькая, большеглазая, очень красивая женщина была на три года моложе Ремарка. Молчаливая, загадочная… Ее кожа не просто отличалась бледностью, она буквально светилась. Ютта давно болела вялотекущей формой туберкулеза (что не помешало ей дожить до преклонных лет). И это безумно волновало Ремарка… Да что там – волновало. Он потерял голову.

14 октября 1925 года Эрих и Ютта стали мужем и женой.

32. Превратности судьбы

Слава и деньги обрушились на Ремарка и Ютту настолько внезапно, что они даже растерялись. Отныне им не нужно было сводить концы с концами, а Ремарку ходить на службу. И они могли позволить себе более просторную квартиру и приличную обстановку.

Ютта выдержала все – она терпеливо ждала успеха мужа, ни минуты не сомневаясь в том, что он его непременно добьется… Однако эта мудрая женщина прекрасно понимала, что Ремарк до своего великого романа и Ремарк после – два разных человека. Воля Эриха к победе оказалась, наконец, вознаграждена. И теперь его терпение и усидчивость сменились стремлением взять от жизни все. И начались бесконечные приемы, поездки, рестораны, дружеские вечеринки.

Ремарк был хлебосолен и щедр. Но он просто не успевал тратить деньги, которые сыпались на него, как из рога изобилия.

Хоть в этом и проявилась высшая справедливость, но Ютта все же с тревогой наблюдала, как Ремарк от нее отдаляется…

Она сама предложила ему свободу. Делай все, что считаешь нужным. Я пойму и приму твой выбор. И Эрих восхитился своей Юттой, не предполагая, что именно сейчас, в момент триумфа, теряет ее…

Как причудлива жизнь. Трудности и лишения сплачивают людей, придают им силы. А богатство и слава уничтожают то, что с таким трудом возводилось.

Вскоре оба поняли – семья разваливается. И не предприняли к ее восстановлению никаких усилий. Зачем? Пусть все идет, как идет…

Ремарк перед Второй мировой войной.

33. Бони

Как и любой писатель, Ремарк любил играть словами. Он щедро одаривал людей (чаще

против воли одариваемых) смешными прозвищами. Иногда едкими и даже злыми, но чаще ласкательными и нежными. Он и в самом деле был очень сентиментальным человеком…

Себе он придумал прозвище Бони. Оно родилось в те же 1920-е годы. Однажды, знакомясь с очередной хорошенькой брюнеточкой, он шутливо представился – Бонифаций Кизеветтер. С тех пор и пошло.

Именем Бони он подписывал письма друзьям и женщинам, которых любил. И близкие до глубокой старости называли Ремарка не иначе, как Бони.

Кто такой Бонифаций Кизеветтер? Ремарк утверждал, что это герой народных анекдотов. Лекарь, который любил сыпать непристойностями…

Эрих обладал потрясающим обаянием и притягивал к себе самых разных людей, хотя у многих вызывал недобрые чувства. В эти первые годы успеха друзья Ремарка, а их было немало, узнали писателя с неожиданных сторон. Он, к примеру, оказался большим любителем цветов.

Раньше, мыкаясь по съемным углам и не имея собственного дома, Ремарк не мог позволить себе ни роскошных букетов, ни садовой грядки розовых кустов. Но сейчас его берлинская квартира утопала в цветах. Особенно он любил белые розы. И орхидеи, от которых просто сходил с ума.

Своих женщин он заваливал букетами. И – драгоценными безделушками.

Именем Бони Ремарк подписывал письма друзьям и женщинам, которых любил.

34. Нападки нацистов

А дело-то было в Германии. В народе бродили реваншистские настроения. Национальный позор поражения в войне не давал покоя очень многим. Все выше поднимали голову нацисты…

Книге Ремарка «На западном фронте без перемен» противопоставляли роман «Стальной штурм» Эрнста Юнгера. Юнгер, тоже воевавший в годы Первой мировой войны, прославлял и поэтизировал ее. Это были две противоположности – отрицание войны как массового убийства миллионов людей и ее восхваление как средства достижения национального величия.

Но если бы все заканчивалось лишь теоретической дискуссией! Нацисты открыто угрожали Ремарку физическим уничтожением. Однако писатель был не робкого десятка и мог постоять за себя. Но они же запугивали читателей его книги и зрителей фильма, поставленного американским кинорежиссером в 1930 году по роману Ремарка.

Февраль и март 1929 года Ремарк провел в Швейцарии. Он впервые за свою жизнь получил возможность съездить за границу и воспользовался этим, чтобы посетить горнолыжный курорт Давос. Швейцария его очаровала. Там же в Давосе он познакомился и сблизился с очаровательной Бригиттой Нойнер, с которой поддерживал особые отношения до 1931 года.

Когда в апреле Ремарк вернулся в Берлин, его ждал неприятный сюрприз. С подачи нацистов немецкие газеты охотно обсуждали последнюю «новость» – Ремарк оказывается вовсе не немец, а еврей. И фамилия его Крамер.

В Германии тем временем все выше поднимали голову нацисты.

35. Его путешествия

От этих вздорных обвинений Ремарк попросту отмахнулся. «Если им хочется, чтобы я был евреем, – говорил он с улыбкой, – пусть себе брешут. Хотя я и немец».