Ермак. Том II
Шрифт:
«Нет, некуда свернуть, надо схватиться с татарами! – принял твердое решение Ермак. – Сидя за валами, имея за собой на Иртыше струги, можно принять удар врага».
Барабан отбил зарю, казачий стан оживился. Каждая минута дорога. По приказу атамана в улусы разослали людей собирать довольствие. Но добыть ничего не довелось: улусники разбежались кто куда. По мазанкам собрали только полмешка арпы [27] , вот и все.
Между тем подошло ненастье. Мелкий пронизывающий дождь спорко заливал землю, забирался в землянки. Под сапогами хлюпала грязь, и от этого мрачнее становилось на душе. Однако Ермак не унывал: он решил терпеливо ждать. Не удержался же Маметкул у Бабасанских юрт и первым бросился на казаков. Теперь казаки стоят в одном переходе от Искера, забрались в самое сердце Кучумова куреня, так неужто хан потерпит это и не бросится в сечу? Тут, у городка Аттика, место выгодное для битвы.
27
Арпа – ячмень (татарск.).
Татарские наездники до того осмелели, что добирались до валов. Они нагло разглядывали казачий стан. И стоило только казаку показаться из-за насыпи, как лучник подстерегал неосторожного.
– Батько, дозволь пугнуть басурман? – просили пищальники, но Ермак отвечал:
– Зелье сгодится для большого дела, а ноне бери терпеньем!
В холодные вечера уланы Кучума располагались неподалеку от валов Аттика и разжигали огромные костры из соснового сухостоя, на которых в черных чугунах варили молодой махан. Запах вареного мяса тянулся в городок, вызывая тошноту у голодных казаков. Обросшие, исхудалые, в изодранных, грубо латанных и перелатанных чекменях, они мрачно следили за татарами и в сердцах ругались:
– И чего ждем, браты? – роптали одни.
– Либо почать бить, либо бежать на Русь надо! – говорили другие.
– Ране не погибли, а ноне погибнем тут, и костей ворон на Дон не снесет! – шептались третьи.
Поп Савва видел все, слышал все и гудел шмелем:
– Гулены, бездомные головушки, куда побежишь? На миру и смерть красна.
– А мы умирать и не думаем, – озорно вставил задира-казак.
– То и хорошо! Жить будем, пировать будем! Эхх! – Поп взмахнул бойко руками, стукнул каблуками и пошел в пляс под частую песню:
Пошел козел в огород,По-о-шел козел в огород.Потоптал лук, чеснок…Чигирики, чок, чигири!Зубарики, зубы, зубари…Ермак издали незаметно наблюдал за попом: «Нет, не веселый пляс вышел, и песня звучит горько. Добрая душа! От дурных мыслей отводит казаков, да не с того, видно, пошел – не радует больше песня!»
По ночам, в затишье, копилась вражья сила. Хантазей отправился в челне на разведку и принес невеселые вести:
– У Чувашьей горы, батырь, много войска сослось. Все идут, идут, – перепуганно говорил вогул. – Что делать, что скажесь, батырь?
– Драться будем! – ответил, успокаивая его, Ермак. В ту ночь он все думал об одном: «Пришло последнее испытание, в ватаге неспокойно, неужели теперь она сробеет, подастся вспять?»
Надо было успокоить казаков. Барабан забил сбор. Как и в былые дни на Дону, на площадке собрался круг. Никогда еще Ермак не видел такого неугомонного и неспокойного люда. Возбужденные и злые, угрюмые и бесшабашные, гуляй-головушки и молчаливые казаки окружили атаманов. Бесшабашные задиры кричали Ермаку:
– Дошли! На гибель завел, на измор и муки!
– Лучших братов порастеряли, а ноне самим – безвестная могила! Чего ждем-стоим?
– Нас полтыщи, а их не счесть, татарья!
Ермак поднялся на широкую колоду, терпеливо выждал, когда смолкнет шум, и спокойно заговорил:
– Лыцарство, прошли мы все напасти. Горюшка испили немало…
– Кровью умывались! – подсказали в толпе.
– Истинно так, кровью умывались, – согласился Ермак. – И стоим мы сейчас перед последним: бежать нам на Русь или стоять крепко и взять Искер? Верно, немного нас, но помнить, браты, надо: побеждает не множество, а разум и отвага…
– То издавна ведомо нам! – разом перебило несколько глоток.
– Не все ведомо, а коли и ведомо, все же у немалого числа оказалась на душе смута, – продолжал Ермак. – Взгляните, браты, на Иртыш! Вон он Искер-город, курень хана Кучума. Там и зимовать! Кланяюсь казачеству, что бережет славу и честь отцовскую и дедовскую, и прошу лыцарство обдумать по-честному и решить, как будем робить?
Он смолк и отодвинулся в сторонку. Казачий круг еще больше зашумел, люди кричали про свои обиды и тяготы. И горечь, и злоба, и вызов слышались в их криках. Вперед степенно вышел атаман Гроза и протянул руку:
– Дайте слово молвить!
Говор стих. Иван Гроза заговорил неторопливо и обдуманно:
– Браты, мало нас осталось, а будет еще меньше, когда в Искер войдем. И войдем ли? Гляньте, что за крутоярье, а под Искером – городки. И каждый на горе, оберегается глубокими оврагами да Иртышом. Нелегко брать крепостцу за крепостцой. Татарья прибывает, а нас убывает. Они – дома, а мы – в чужой стороне. И не страх меня берет, а думка угнетает. Для кого стараемся? Может и впрямь на Дон поворотить? Есть еще сила пробить путь-дорожку, а потом поздно будет: растает наша силушка, как снег под вешним солнцем. Подумайте, браты, над моим словом…
– Истинно так! – согласно гаркнуло в разных концах толпы несколько голосов.
Хмурый, в жестоком раздумье, стоял Мещеряк. Давно уже, раньше чем кто-либо другой, начал он думать о походе, о том, что будет завтра, через месяц, к весне… И ничего не решил. «Ну, хорошо, – прикидывал он, – разобьем мы хана, это возможно, а дальше что? Надолго ли? Татар – тьма-тьмущая, они дома, а у нас ни хлеба, ни зелья для стрельбы… Вот если бы переманить к себе – какие из недовольных – племена, поставить их против хана! Тогда, пожалуй, и хлеб и силы будут. Да как это сделать?»
Раздумья атамана были прерваны криком:
– А что ж ты, Мещеряк, за что стоишь? Говори, атаман, ты разумен!
Мещеряк очнулся, поднял голову и обвел всех умным взглядом.
– Говори, не таись! – дружно кричали казаки. – Хотим тебя слушать.
– Что ж, браты, – негромко ответил атаман, – известно дело, худо нам, и лучше бы на Русь, домой, пойти… Но если с умом, с хитростью к делу подойти, то оно, пожалуй, и не надо домой… Да, не надо! – решил он наконец тяжкий для себя вопрос. – Победим мы! Трудно, а победим!