Ермак

Федоров Евгений

— Где хан ваш? — гневно спросил Воейков.

— Его нет! — низко кланясь, ответил самый старый седобородый мурзак. — Его нет, боярин!

— Достать мне его из-под земли! За ним пришел! — кричал воевода.

Но кучумовичи и мурзы стояли со склоненными головами и молчали.

Среди полонян ни Кучума, ни его сына Алея не оказалось. С десятком своих ближних хан сбежал. С частью казаков Воейков бросился в погоню и гнался до Оби, но у реки след татарских коней потерялся. Тогда воевода устроил плоты, и казаки пустились в плавание по широкой сибирской реке. Ни на реке, ни в прибрежном тальнике, ни в камышах не отыскались беглецы. Целую неделю кружил воевода

по окрестным лесам, но так и вернулся ни с чем, мрачный и суровый. К этому времени подьячие, бывшие при войске Воейкова, составили роспись пленным и добру. По той поименованной росписи значилась захваченной в полон вся семья Кучума: пять царевичей, восемь цариц — кучумовых жен, восемь царевен, жена, сын и дочь царевича Алея и жена другого царавича — Каная… Кроме того, в числе пленных оказались дочь и две внучки нагайского князя, пять татарских князей и мурз да полста простых татар.

Подьячий по указке воеводы написал весть о победе царю Борису.

«Божьим милосердием и твоим государевым счастьем, — сообщал Воейков, — Кучума царя побил, детей и его цариц поймал».

В грамоте были подробно перечислены все пленники, доводилось также до сведения царя, что в бою погибло более двадцати князей и мурз, пять «аталыков» и в их числе тесть Кучума, три царевича, брат Кучума — Итилек и сто пятьдесят ратных людей, да во время бегства потонуло в Оби-реке до ста татар. С горьким сожалением воевода заключал донесение: «Плавал я на плотах по Оби и за Обью рекою, по лесам искал Кучума и нигде не нашел».

Дальнейший путь был бесцелен, и, по приказу воеводы, стрельцы уложили на арбы все, что можно было увезти, а остальное сожгли. Со знатными пленниками Воейков возвратился в Тару.

«Куда же скрылся Кучум?» — Долго не мог успокоиться воевода и жадно ловил каждый слух о нем. Но Кучум словно в воду канул.

Между тем хан жил и думал о продолжении борьбы. Двое преданных слуг в самый разгар последнего боя усадили его в лодку и сплыли с ним вниз по Оби, в землю Читскую…

Донесение воеводы Воейкова обрадовало царя Бориса. Получил он его поздним вечером и, несмотря на полуночный час, приказал заложить колымагу и отправился в Новодевичий монастырь поделиться вестью со своей сестрицей Ириной, с которой он жил в большой дружбе. На утро по всей Москве загудели колокола, возвещая победу над Кучумом. В тот же день в Сибирь отправился гонец с золотой медалью для Воейкова и наградами для его сподвижников. В указе предлагалось воеводе — доставить в Москву знатных пленников.

Велика русская земля! Многие месяцы ехали на санях и верхами полоняне, пока перевалили Каменный пояс и по льду пересекли Волгу-реку. Далеко-далеко до Москвы!

Пристава бережно охраняли высоких пленников, остерегали от обид и бесчестья, на становищах хорошо кормили и поили вином и медом. Разрешено было питье брать в придорожных царских кабаках, а там, где их не было, приставам дозволялось заглядывать в попутные монастырские подвалы. Немало было брани от монастырской братии, которая грудью отстаивала дубовые бочки с добрым старым медом. Но пристава и казаки не уступали монахам и добивались своего, стараясь и сами хлебнуть хмельного.

В дороге, однако, доводилось плоховато. Простолюдины много натерпелись в свое время от татар и неохотно отпускали корма, а купцы, прознав о кучумовской семье, заламывали неимоверные деньги, коих у приставов нехватало. Бывало и так: враз исчезали во встречном селе мед и пиво, до которых татарские царевичи и царевны были очень лакомы. Бывали и другие неприятности — ссоры пленных

и охраной. В придорожном селе, в котором остановились на ночлег почетные полоняне, вышли запасы хмельного, а царевичу Асманаку захотелось потешиться русским вином. Изнемог царевич от этой кручины и позвал приставленного к нему стража. На зов явился казак Пятуня. Он был пьян и, шатаясь и угрожая, непристойно обругал всех. Царевны со страхом попрятались от буяна, а Пятунька, упершись в бока, усмехался:

— Я еще подумаю, которую из вас в жены брать. Небось, ни стирать, ни хлеба замесить не можете! Ей-ей!..

Приставы еле увели под руки Пятуньку. Они и сами непрочь были выпить, и все догадывались у казака:

— И где это ты промыслил меду?

— О том не скажу! — чванился Пятунька…

Приставленные к семейству Кучума не стеснялись, — когда хотели, тогда и входили бесчинно к царицам, чем вызывали у них возмущение и великий переполох. Только подъезжая к Москве, пристава и казаки притихли, низко кланялись кучумовичам и просили:

— Не помните зла на нас! Того боле не будет!..

Вот и Москва! Издалека заблестели золотые маковки церквей. Сибирцы и изумлением разглядывали раскинувшийся на холмах великий город с башнями. Обоз остановился в Подмосковье для отдыха и подготовки к вступлению в стольный город. Годунов выслал пленникам цветные платья, шубы, бархатные салопы и шелка. Царевичи и царевны тщательно принарядились.

В январе тысяча пятьсот девяносто девятого года состоялся торжественный въезд кучумова семейства. Царь не поскупился на дары пленникам, чтобы прельстить этим Кучума. В яркий солнечный день со всей Москвы сбежался народ на большую казанскую дорогу, со стороны которой ожидался пышный поезд. Вот вдали, в серебрстом снежном сверкании, показались резвые кони, запряженные в резные сани. За ними скакали конные пристава, дети боярские и множество других всадников.

Москва добродушно встречала пленников. Простотолюдины размахивали шапками, выкрикивая приветствия:

— Здравы будьте!

Пленники важно восседали в широких, богато украшенных санях. Царевичи были обряжены в багрянные ферязи, подбитые драгоценными мехами. Как затравленные волчонки, они исподлобья рассматривали московский люд. Асманак на все вопросы приставленного к поезду дьяка отмалчивался.

— Всем ли довольны? — спрашивал через толмача приказный.

Царицы и царевны охотно отзывались на все вопросы, а царевичи говорили сердито:

— Нам в сибирских улусах лучше было!

Пышный поезд, скрипя полозьями, проехал мимо Кремля. Царевичи с изумлением разглядывали высокие кирпичные стены и башни, крытые черной черепицей. Асманак оживился и тихо сказал братьям:

— Сильна Русь!

На всем пути плотной стеной толпился народ, много было иноземцев, которые с любопытством разглядывали поезд. Хмуро и недовольно смотрели иноземные гости на торжество русских людей, но каждый из них со страхом думал то же, что и царевич Асманак: «Сильна Русь, и опасно с ней задираться!».

Кучумово семейство разместили в лучших московских хоромах и назначили им пристойное содержание.

Годунов беспрестанно посылал им вина и меды и тешил их сладостями: изюмом, винными ягодами и разными лакомствами. Наконец, одарил их дорогим цветным платьем.

Обласканные и успокоившиеся пленники понемногу стали привыкать к своему новому положению. Вскоре, по их просьбе, жен и дочерей Кучума отпустили в Касимов и в Бежицкий Верх — к царю Ураз-Мухамеду, а некоторых к царевичу Маметкулу, где они обрели свою новую родину…