Шрифт:
Андрей КорфЭротический этюд № 20
– Идеальных любовников не бывает, – сказал Он.
– А как же ты? – спросила Она с той улыбкой, от которой у него в нижних чакрах всегда начиналось сейсмическое беспокойство.
– Я – не идеальный любовник. Потому что тебе со мной плохо…
– Мне с тобой хорошо.
– Врешь…
– Хорошо. Вру. Тогда скажу так. Мне плохо с другими…
– На безрыбье…
– Ну что ты говоришь! Стала бы я с тобой встречаться столько времени…
И вправду, подумал он, не стала бы. Он положил руку на
Он продолжил тему:
– Просто пляж длинный, а рыбы нет и нет, вот ты и идешь, в чем мать родила, с крабом на поводке…
– Ну, на тебя-то поводок не нацепишь…
– Это точно, – самодовольно усмехнулся он. Подумалось при этом совсем другое.
– А ведь у нас уже и прошлое есть… Маленькое такое, игрушечное прошлое… Может, оно и есть – поводок, на котором одни люди водят других?
– Да, пожалуй…
Прошлое… Кусок зимы – с торчащей из-под снега ржавой арматурой фонарей… Первое знакомство… Тусовки, бары… Карикатурная драка с соперником на льду, когда оба попадали прежде, чем успели замахнуться… Ночи – одна за другой – сначала обычные, дежурные, потом странные, со слезой… Эта ее вечная холодность, обидная вежливость восковой куклы, позволяющей делать с собой все, что угодно… Истерики и беззаботная веселость, плетущиеся на Пик Весны, как альпинисты в связке… Холодная Москва… Ледяной Питер… Пустое купе, и этот непонятный разговор про безумие, про болезнь, про неправильность… Да. Какое-никакое, а прошлое у них есть. И его поводок натянут, как струна… То ли один слишком стремится вперед, то ли второй еле переставляет ноги… Да и кто кого ведет? Может, кто-то третий, невидимый, ведет обоих, стравливая, как лаек на Юконе…
– И все же, идеальных любовников не бывает…
– Да уж… – она потянулась за сигаретой, сделала хороший глоток вина и, глядя в сторону, проронила:
– Знаю одного, не больше…
Ревность обожгла Ему пах. Его ванька выставил голову из-под простыни, как половой – из-за стойки – при звуках блевотины.
– И кто же это? – спросил он деревянным голосом мужа из анекдотов.
– Схожу, сделаю кофе, – сказала она, потягиваясь. Встала и с улыбкой посмотрела на него.
– И все-таки? – спросил Он у ее рыжего, пушистого паха…
– И все-таки я сделаю кофе. Надоело пить вино… Ты такой смешной сверху, укрылся бы, что ли… – все это было сказано странным, неузнаваемым голосом. Капелька пота, скатившись по ее животу, повисла на волосе елочным украшением.
– Мне – чай, – сказал он и повернулся к стене.
– Все равно ведь не будешь его пить, пока вино не кончилось… Ладно, сделаю… Ты его знаешь. И никогда не стал бы ревновать, честное слово!
– Да уж. Нашла тоже ревнивого… Ладно, не надо чаю… Ложись, рассказывай… – Он изнемогал от ревности. Заболело сердце, Иван Иваныч стоял, как флагшток для белого полотнища капитуляции…
Она послушно легла рядом.
– Я могу его позвать… – буднично сказала Она.
– Что?! – Он заставил себя улыбнуться, и только ладонь со впившимися в нее когтями знала, чего ему это стоило… – Он что же, в шкафу прячется?…
– Нет. В соседней комнате.
– Блядь… – Он задрожал, как от холода. – Ну, зови, что ли…
– Хорошо. Граф!
Из маленькой комнаты раздались кавалерийские звуки, и в комнату с радостным пыхтением ворвался Граф, спугнув из-под ног небольшого удава и заставив крысу пройтись колесом по квадратной клетке.
Граф был красавец. Неизвестно, где его носило в предыдущих воплощениях, но можно уверенно сказать одно – ниже капитанского чина он не опускался и нигде, кроме кавалерии, не служил. Это был громадный тигровый дог, добродушный к людям и беспощадный ко всем остальным тварям.
Он уставился на Графа, и услышал, как в мозгу сухо щелкнул перегоревший предохранитель. Граф, между тем, деловито обнюхал гостя и, подойдя к хозяйке, сложил свою былинную голову ей на бедро.
– А где же идеальный любовник? – спросил Он, пытаясь соединить в мозгу обугленные провода.
– Вот он, – просто сказала Она. – Мой Граф.
– Вот как? – Он хлебнул вина, закурил. – И как же он с тобой справляется?
– По-разному… – Она нервно рассмеялась. – Но обычно хорошо…
– И как это у вас происходит? – спросил он и неожиданно ощутил, что дал течь в самом неожиданном месте. Организм уже не справлялся с накатившим возбуждением.
– Показать?
– Покажи… те… Покажите…
Она затушила свою сигарету и, неотрывно глядя Ему в глаза, позвала:
– Граф! Иди к мамочке!
Пятнистое чудовище покосилось на гостя гусарским взглядом и, решив видимо, что он – не помеха, встало на все четыре ноги. Она раздвинула свои божественные, античные, мраморные – и псина припала к ее вторым устам, лакая из них шумно, как из миски. Его огромная голова занимала почти все свободное пространство между ее коленок, мощный торс поднимался сзади, как горный хребет. Хвост, натурально, вилял из стороны в сторону, и Он нашел в себе силы улыбнуться этому.
Она взяла Его за руку и прошептала, кривя губы:
– До тебя этого никто еще не видел. Ты – первый. Потому что я люблю тебя… Иди ко мне… Поцелуй меня…
Он припал к ее губам, преследуемый этими запредельными чавкающими звуками, и впервые ощутил, как Она умеет отвечать на поцелуй, как все ее тело, казавшееся ему совершенной статуей, вдруг ожило и потянулось к Нему. Граф ревниво заворчал, но не прервал своего занятия.
Она стонала, целуясь. Он, второй раз подряд извергая из себя похоть, чувствовал приближение следующей волны… И Графов хвост, как взбесившийся флюгер, показывал полный беспредел в атмосфере…