Эротический этюд № 47
Шрифт:
– Потом только, когда он меня обратно привел…
…Боль взрывалась шутихами то в животе, то во рту, то на спине… Его уже дважды рвало, блевотина смешалась с грязью, в которой он валялся, и кровью, которая текла из разбитого рта, носа, брови.
– А меня в лес завел… Жили с ним, как дикие звери. Ходили голые, спали в шалаше. Уговор был – ни слова не говорить. Только на Луну выли по ночам.
– Страшно, поди…
– Некогда было бояться. Любились с утра до ночи, без устали…
– А со мной он запросто жил. За два дня плетень подровнял, крышу залатал, дров на всю зиму наготовил. В бане меня парил, как дите малое… Перед сном колыбельные пел… Все, что мамка с батей не допели, царство им небесное…
– А со мной в Снегурку играл. Над костром не растаяла, а как обнял – пуще костра растопил. И осталась от меня, девки, одна большая лужа…
– А со мной – дрался. Хохочет, а дерется… Рука легкая, бьет понарошку. А мне весело, сама не знаю почему…
– А со мной – звезды считал. «Выбирай, – говорит, – любую. Твоим именем назовем. Помрешь, мол, старухой, а она вечно молодой останется. И имя твое на ней верхом доскачет в такие времена, о которых и мудрецы нынче не помышляют…»
– А
– А со мной…
– Девки, да мы об одном ли парне говорим?…
– Об одном… Ох, об одном… Только мы все больно разные…
…Картузик лежал на солнечной, мощеной булыжником, улице и не знал, жив он или умер. Боли он уже не чувствовал. Из прежнего мира еле ощутимо тянуло навозом и собачьей шерстью. В новом мире по улице шла женщина в черном. Ему захотелось догнать ее и заглянуть в лицо…
– Помер? – с деланным равнодушием спросил один из Жердяевских жополизов.
– Вроде дышит еще, – отозвался другой.
Жердяй, тяжело дыша, сдернул с Картузика штаны. Посветил спичкой между ног.
– А хуек-то маленький, – сказал он удивленно. Встал, достал из мотни свою дубину и погрозил ею всему свету. – Во, какой надо!
Он помочился на Картузика и приглашающе кивнул корешам. Те последовали его примеру. После чего все трое пошли восвояси.
…В солнечном городе пошел дождь. Теплый, омерзительный, вонючий дождь. Он смыл дома и мутным потоком замалевал мостовые. Он принес с собой боль, тошноту и стыд. Картузик понял, что жив, и нашел в себе силы обрадоваться этому. Он лежал, плакал и смеялся. А еще немного жалел, что не успел догнать женщину в черном и заглянуть ей в лицо. У нее была такая грустная походка. И только Он один знал, как сделать ее счастливой…