Еще не все потеряно
Шрифт:
— Что? — глянула она недоуменно. — А, да. Только все без меня было и прошло мимо. Отец был человек волевой и решал все сам, ни с кем не советуясь. Меня же о своих делах и в известность редко когда ставил, А я не любопытная.
— Но о вымогательстве вы знали?
— Знала.
Она опять уткнулась носом в мех воротника, и следующие слова прозвучали глухо:
— Узнала от Дмитрия, от брата двоюродного. У них какие-то дела были общие, не знаю я. Спросила отца, он ответил, что, мол, все устроится и будет нормально.
— Почему состоялся
— Не знаю. Я ничего не знаю!
Она повернулась ко мне, даже руку было протянула.
— Татьяна, вам действительно необходим этот разговор? Мне неприятно.
Вот нервишки у нее и взыграли.
— Поймите, Вера, случившееся с вашим отцом начинает теперь твориться с вами. Мне не хотелось бы детального повторения.
— Мне тоже, — проговорила она с расстановкой.
— Поэтому и расспрашиваю. Стараюсь вникнуть. Я была сегодня у вымогателей, что приходили к вам вчера. И выпросила продление срока уплаты им на целую неделю. Гарантией вашей исполнительности поставила вот эту машину.
Вера долго смотрела на меня. Удивилась?
— Они утверждают, что ограбление — не их рук дело.
Она все смотрела, не отрываясь.
— И что налетчиков среди них нет.
— Боже мой! — тихо прозвучало из воротника.
— И что если они определят авторов этой заварухи, а методы следствия у них отличаются, скажем так, своеобразием, то лично к вам претензий больше не будет.
— Нет-нет, не надо!
— И предъявлены будут им. Авторам то есть. Причем с очень жесткими последствиями!
— Нет!
Что это? Она почти паникует! Я насторожилась: неужто прав оказывается Володя Кирьянов и она, сучка, навела грабителей на собственную квартиру? Жаль, темновато в машине. Впору верхний свет включать, чтобы на лицо ее сейчас полюбоваться.
Я так и сделала. Остановила машину и включила верхний свет. Вера была бледна, и глаза ее бегали. Паника! Что и требовалось доказать.
— Ну почему же нет, Вера?
— Хватит жертв. Я не хочу никому зла!
Надо же, Христова ученица! Тебя ударят по щеке, а ты подставь другую! Ой, нечисто здесь!
— Уеду я! — Она всхлипнула. — Квартиру, дачу продам и уеду!
— Есть куда? — спрашиваю осторожно.
— В Чебоксары, к родственникам. А что? — Она вытерла ладонями глаза, взяла себя в руки. — Расплачусь с этими и уеду. Устала я от всего. Что вы на меня так смотрите?
— Квартиру и дачу по объявлению в газете сразу не продашь. Тут покрутиться надо.
— Брат поможет, — лепечет она скороговоркой.
— А у вас спокойной жизни — шесть дней осталось, — заканчиваю, не обращая на ее лепет внимания.
И тут она на меня, можно сказать, набросилась:
— Вы с ними, да? Заодно с уголовниками, да? Или вам что, удовольствие доставляет меня мучить?
Пришлось рассмеяться ей в лицо:
— Я с ними до того заодно, что после сегодняшнего от них скрываться придется. Вот так!
Она
Беда множества людей в том, что, попав в затруднительное положение, они или впадают в состояние панического бездействия, или совершают поступки, не сообразующиеся со здравым смыслом и усугубляющие ситуацию, или вообще не в состоянии до конца осознать степень грозящих им неприятностей. Вера, на мой взгляд, относилась к третьей категории и поэтому вызывала во мне и сострадание, и раздражение одновременно.
Во время естественно возникшей паузы, прерывать которую она не собиралась, я решала: отпустить ли ее сейчас восвояси или дать возможность еще помучиться.
Решить вопрос помогла случайность — зрелище аварии на одном из проезжаемых нами перекрестков.
С пешеходной скоростью, с бесконечными короткими остановками мы плелись за переполненным троллейбусом, подпираемые кавалькадой однородных «Жигулей», мимо лежащей на боку «Волги» с сорванным капотом и вылетевшими стеклами. Приткнувшийся к ней трамвай отделался глубокой вмятиной на боку. Рассмотреть подробности не давала колышущаяся толпа зевак, но кровь на асфальте и желтый автобус реанимации дополняли увиденное до полной ясности.
— Они торопились. Им было некогда.
Любой фаталист принял бы эти слова на свой счет. Я в предопределение свыше не верю. Этим, на «Волге», надо было не спешить или спешить еще больше. Как и мне с Верой. И с Верой я решила спешить.
Выбравшись из затора и вновь обретя относительную свободу, обратилась к Вере с главной на сей момент темой:
— Знаете, Вера, самое большое недоумение у меня вызывает ваш отказ от поисков денег. Компаньоны отца вам этого не простят и, доведись им наложить лапы на наследство, не дадут ни гроша, в каком бы затруднительном положении вы ни находились.
Она не прервала паузы и после этого. А когда выпростала нос из воротника, который я сейчас с удовольствием бы отрезала, оказалось, что она улыбается, ни больше ни меньше! Похоже, что истерикой придется перестрадать мне самой.
— Подъезжаем, — наконец-то разлепила губы. — Сейчас я вас настоящим кофейком угощу.
Бабенка не подарок, ясно. А я в чем-то ошибку допустила, тоже ясно.
Через минуту мы были на месте.
От моего преимущества не осталось и следа — она смотрела на меня с противной такой усмешечкой.
— Это я им ни гроша не дам! Зачем, скажите, мне искать деньги, когда они и так у меня?
Немая сцена, как в гоголевском «Ревизоре». Понадобилось время, чтобы я смогла выдохнуть.
— Где?
— На даче, — ответила она просто, будто речь шла о картошке в погребе. — Там, где их отец оставил.
— Где дача?
— Возле Синеньких, на берегу Волги. Я быстро прикинула — бензина хватит.
— Едем! — Куда?
— На дачу.
— Зачем?
— За деньгами, за кассой, черт побери!