Ещё один день
Шрифт:
Комната в общежитии для семейных – десять квадратных метров. Узкий встроенный шкафчик, по которому, как потом оказалось, с первого до последнего этажей снуют мыши, и никакой мебели. Первые семейные покупки – полуторный матрац на пол и в кредит маленький телевизор. Когда Алле стало тяжело опускаться на пол, пришлось побегать за диваном. Наверное, мало кто помнит: тогда ещё не было предварительной записи на мебель. Как только открывался мебельный магазин, в него врывалась толпа, кто первый успевал, захватывал диван, садился на него и ждал, когда подойдёт продавец. В конце концов Стасу повезло.
Старик и сейчас помнил, с какой гордостью, подпрыгивая от счастья, шёл в тот день домой, воображая себя дикарём, урвавшим на охоте лучший кусок мамонта.
После того, как к мебели добавились двустворчатый платяной шкаф и тумбочка под телевизор, Валерка, которому отец, погоревав, купил двухкомнатную кооперативную квартиру, стал ехидничать:
– Ну, ты скажи, у тебя там хоть можно лечь на пол, раскинув в стороны руки?
Стас злился:
– Некогда нам на полу лежать. Алла диссертацию спешит закончить, я тоже…
Димка появился на свет раньше времени, в конце февраля. У молодого папы сжалось сердце, когда развернули привезённый из роддома свёрток и показались тонкие дрожащие ручонки.
Зима в тот год стояла лютая. Несмотря на то, что они с Аллой заклеили и законопатили, казалось, все щели в оконной раме, вода на подоконнике покрывалась корочкой льда. Боясь простуды, Алла заворачивала малыша во все одеяла, которые были в доме. В результате заработали потницу. Педиатр, крупная дама, с трудом поворачиваясь в их десяти квадратных метрах, рекомендовала включать нагреватель и три раза в день купать новорожденного в кипячённой воде с чистотелом. Купание Димка ненавидел. Три раза в день Димка оттопыривал нижнюю губку, зажмуривал глаза, и раздавался плач, слышный на всех этажах. Ни одна бабушка приехать не смогла, на крик нового жильца с советами сбегались все мамы общежития, включая вахтёршу.
Старик писал, понимая, что все эти мелочи дороги только ему, но так хорошо было переживать всё заново. Вспоминать, как по ночам, борясь со сном, носил Димку на руках по длинному коридору общежития, поглаживал животик и, вопреки опасениям Аллы, что малыш всех перебудит, шептал: «Ничего, сынок, хочется кричать, кричи. Небось не линию фронта переходим…»
Спустя несколько месяцев у Валерки с Аней родилась дочь. Молодые мамы, пренебрегая общественным транспортом, в который с колясками было не воткнуться, ходили пешком друг к другу в гости: Димка и рыженькая Ника, сидя в одной кроватке, потом в манеже, отлично ладили, лишь изредка постукивая погремушками друг друга по голове. А мамы даже умудрились по очереди представить Учёному совету диссертации.
Папа старался разговаривать с сыном на белорусском языке, мама на русском. В результате Димка почти до трёх лет молчал, оценивая ситуацию. Мама Стаса, Мария Егоровна, вздыхала: «Что за партизан растёт. Упартый, весь в батьку».
В детском саду упрямый малыш отделывался междометиями. Ника, которая едва научившись говорить, болтала без умолку, поясняла воспитательнице:
Конец ознакомительного фрагмента.