Еще один знак зодиака
Шрифт:
Лифт вознес их ввысь (уши у Даны заложило), и они снова преодолели анфиладу пустых комнат, пока не оказались в большом помещении, стены которого были обиты темно-зелеными обоями с золотым рисунком. Шторы на узких окнах были спущены, горели бра, в комнате царил полумрак. Служанка куда-то исчезла, Дана даже и не заметила, как та удалилась.
Но теперь она увидела, что в комнате находится еще один человек, рассматривающий одну из картин, что висела на стене. Человек обернулся, и Дана узнала, к своему большому удивлению, Айрин Мориарти. Внучка писателя, облаченная в серый брючный костюм,
— Если не ошибаюсь, полотно кисти Николя Пуссена. У нашего таинственного хозяина плохие манеры и толстый кошелек. Он вам тоже звонил?
— А вам? — осторожно спросила Дана, не желая первой раскрывать карты.
— Сегодня рано утром, — ответила Айрин. — Заявил, что хочет поговорить со мной касательно «Зодиака». Еще до того, как я успела задать вопросы, повесил трубку.
Она перешла к другой картине, висевшей на противоположной стене, и пробормотала потрясенно вполголоса:
— А это, кажется, Рембрандт!
Раздался шум, золоченые двери распахнулись, показалась моложавая женщина в одежде сиделки.
— Добрый день. Вас ожидают! — сообщила она и указала на темную комнату, из которой только что вышла.
Дана и Айрин переглянулись.
— У меня с собой оружие, — шепнула внучка писателя. — Однако надеюсь, оно не потребуется.
Обе женщины перешагнули порог, и Дана сразу ощутила небывалый холод. В помещении еле слышно работали кондиционеры, и температура в нем была не выше четырнадцати пятнадцати градусов. Двери за ними закрылись.
— Ближе! — услышала Дана знакомый стариковский голос, шедший откуда-то из глубины комнаты. — Ну, что остолбенели, дуры? Ближе, я сказал!
— Хорошими манерами наш хозяин не отличается, — достаточно громко произнесла Айрин и первой двинулась в направлении источника звука.
Дана последовала за ней и оказалась около огромной кровати с балдахином. По обе стороны от нее стояли громоздкие медицинские приборы, попискивающие, качавшие воздух и сверкавшие огоньками.
— Если бы ты была на моем месте, Мориарти, то тоже бы отказалась от надуманных приличий! — услышала Дана голос совсем близко. Она разглядела контуры тела, лежавшего на кровати. — Когда до смерти осталось полшага, то нечего заботиться о такой ерунде, как этикет.
Зажегся свет — по обе стороны кровати находились лампы, довольно тусклые. Дана прищурила глаза, уже привыкшие к темноте, и увидела того, кто пригласил их в свое поместье — на кровати лежало некое подобие человека. Абсолютно лысая, обтянутая пергаментной кожей голова, огромный крючковатый нос, сиреневые узкие губы. И глаза — изжелта-серые, светившиеся умом и злобой, с тяжелыми, как у черепахи, веками. Человеку, лежавшему на кровати, было не меньше восьмидесяти. Его голова покоилась на нескольких подушках. Субъект был облачен в теплую полосатую пижаму и прикрыт по грудь несколькими одеялами. От приборов к телу тянулись провода и прозрачные трубки.
— Ну что, вдоволь насмотрелись? — гаркнул старик, и свет погас. — Ага, сейчас к нам доставят еще парочку гостей!
Его изможденная худая рука слабо пошевелилась, и экран огромного плазменного телевизора, находившегося над дверью, вспыхнул. Дана увидела нескольких типов в черных костюмах, которые вели по саду журналиста Эдварда Холстона и пронырливую русскую секретаршу — Марину Подгорную.
— Добрый вечер, мистер Снайпс, — произнесла Айрин Мориарти.
Старик долго кашлял и наконец произнес:
— А ты и в самом деле умная, как о тебе говорят, внучка писателя. Как узнала, куда попала?
— Натюрморт Рембрандта, — ответила Айрин. — Его купили на аукционе «Кристи» около года назад за рекордную сумму. Намекалось, что сделали это по вашему заказу.
Старик замотал лысой головой.
— А, эта мазня! Все равно не знаю, куда девать деньги, у меня их столько, что не истратить. Я читал твои книжки — что мне остается еще, кроме как читать идиотские писульки да смотреть порнофильмы? Не понимаю, что такого в твоих опусах… По-моему, настоящее дерьмо. Но ведь бестселлеры! И романчики твоего деда читал. Под них особенно хорошо засыпать.
Айрин ровным голосом откликнулась:
— Мистер Снайпс, у вас не получится спровоцировать меня.
— Знаю. — Старик обиженно повернулся к Дане. — Что, все плачешь по поводу того, что дебил-сенатор помешал твоему назначению в Вашингтон, Хейли?
— Откуда вы знаете… — начала Дана, и старик закудахтал:
— Я все знаю! Ибо я Бог! Ну, или почти. Знаешь, чем отличается Константин Снайпс от Бога? Тем, что Бог не думает, что он — Константин Снайпс!
Константин Снайпс! Эксцентричный и таинственный мультимиллиардер, ведущий жизнь добровольного затворника! Основатель легендарного концерна «Снайпи», областью деятельности которого вначале была нефть, затем акции и недвижимость, а с середины семидесятых — компьютерные технологии. Имя Снайпса, который уже лет двадцать как не показывался на публике, стало легендарным и постоянно присутствовало в списке самых богатых людей планеты. Его сравнивали с Говардом Хьюзом.
— Мистер Снайпс, чем обязаны вашему приглашению? — спросила Дана, на что тот пролаял:
— Хейли, ты что, отличаешься особенной тупостью? Я же сказал, что хочу побалакать с вами о «Зодиаке».
— Но какое вы имеете отношение… — начала заместитель окружного прокурора, но в тот момент двери в спальню распахнулись, и на пороге возникли Эдвард Холстон и Марина Подгорная. Секретарша покойной русской писательницы брыкалась и кричала:
— Уберите свои американские лапы! Ну и куда мы попали? Требую объяснений! Вы не имеете права удерживать нас против нашего согласия!
— Заткнись, русская лягушка! — буркнул миллиардер и обратился к рыжебородому типу в белом смокинге: — Нас не беспокоить! И никаких уколов на сегодня!
Тот почтительно кивнул и удалился, закрыв двери.
— Эй ты, русская козявка, и ты, ее любовник, марш ко мне! — гавкнул старик.
Марина Подгорная взвилась:
— Да кто вы такой, чтобы так с нами говорить? Подобный тон к лицу только генеральному в издательстве, где я работаю! И вообще, Эд не мой любовник…
— И никогда им не станет, если будешь мне перечить, русская дармоедка! Вы все в моей власти! — проорал Снайпс и закатился кашлем.