Ещё рано поднимать тревогу
Шрифт:
— Одним гадом меньше стало, — сплюнул в пропасть старый маршал. — Нет, не одним.
Начтехчасти бункерам комендант, Сашкин однокурсник дружок, кинулся в пропасть вслед за Масловым. Ещё четверо офицеров и генерал вырвались из строя и прыгнули ласточкой в пропасть.
— Для гадов невелика потеря. В Москве в генштабе ещё на развод немало русоедов осталось. Но какая сплочённость и самоотверженность! Какая преданность идее сверхнасилия! Почти что французы-эсэсовцы в рейхсконцелярии Гитлера подчас штурма.
— Чем отважней враг, тем достойнее победа, — сняла
— Твоя правда, дочка.
12
— Товарищ маршал — группа вертолётов с севера!
— Это наши «Мишки» летят за нами.
Старый маршал не удивился, что не у всех офицеров и генералов лица просияли от радостной вести. Предательство давно вошло в плоть и кровь «дорогих россиян» ещё с эпохи Великой Ельцинской революции, когда русский народ предал сам себя.
* * *
Три винтокрылые машины с вертолётоносца «Каспий» зависли над землёй. Выпустили канаты, по ним скользнули на землю десантники-морпехи и второй пилот одного из вертолётов в комбинезоне и шлеме с зеркальным забралом. Морпехи заняли странную позицию — их автоматы были направлены почему-то на тех, кого он прилетели спасать. Пилот (в закрытом-то шлеме!) отдал честь маршалу, гнусаво представился и отрапортовался, размахивая большим бумажным пакетом с пятью сургучными печатями. Слов его никто не смог разобрать — приземляющиеся вертолёты ещё шумели движками. Пилот схватил маршала за руку и повлёк за собой к овальному входу глинобитного мавзолея-мазара какого-то святого шиита. Мазар был старый и заброшенный. Формой напоминал яйцо со срезанной тупой стороной. Половина лазурных плиток на нём облетела. Внутри полутёмного помещения пилот отшвырнул пакет с печатями. Маршал понял, что это была просто отвлекающая «кукла».
— Что, старик Окопыч, махнём не глядя форменкой? Только побыстрей, а то турки на хвосте у нас висели, еле оторвались и пустили по ложному следу, как лиса хвостом собакам в одну сторону машет, а сама бежит в другу. Радиоэлектронная борьба, сам понимаешь.
Окопычем когда-то называли Игоря Прокоповича только его любимые слушатели академии генерального штаба.
— Петро?! — узнал он в пилоте генерала Дорошенко.
— Так точно, только давай без объятий, если не хочешь превратить моих морпехов в крошево. Раздевайся и надевай мой комбинезон. Ковальчук!
Из тандыра, где пекли поминальные чуреки, высунулась темная фигура.
— Тута я, тащ генерал!
— Молодца! Доставишь маршала до пункта назначения.
— Есть, — с ленцой протянул пилот в комбинезоне. — Инструктаж уже прошёл. Доставим с ветерком!
— Тут через двадцать минут начнёт темнеть, а пока доберётесь по подземному кудуку до своей вертушки, взлетишь в полной темноте. То, что надо… Ты же надземка-невидимка, Ковальчук, — болтал скороговоркой генерал, переодеваясь в маршальский мундир. — За полтора километра вниз под горку за высоким дувалом, Окопыч, тебя ждёт углепластиковая стрекозка, незримая для радаров. Ковальчук тебя доставит до Ашкадских пещер, откуда тебя сам чёрт не выцарапает. Самая надёжная база у нас в Передней Азии.
— Петя, а на кой мне вообще дезертировать?
— Приказ наших. Велено тебя спасти. Нам нужны свои Суворовы, а кремлины подставы не прощают, Окопыч. Наши доктора в последнем обследовании на предмет годности тебя к дальнейшему прохождению армейской службе тебе специально поставили диагноз — рассеянный склероз, предынсультное состояние, склонность коронарных сосудов к инфаркту миокарда и прогрессирующую болезнь Альцгеймера. Прогноз по жизни — отрицательный, от силы три месяца. Вот за это тебя и поставили командовать Южным фронтом. У потомков чикагских мальчиков был договорняк с кремлинами, что от русской армии останутся одни угольки с таким командующим, а сами русские войска рассосутся на пространстве Руси, как чирей на заднице. Ты же вытравил фригилов, как тараканов на дезстанции и навёл страху на воинственных инородцев. Обратный эффект, сам понимаешь. Основные потери личного состава понесли наши восточные союзники. Теперь тебе за такое — каюк от своих же!
— Я служил своему народу.
— В наше время служат только интересам большого бизнеса и транснациональным корпорациям. Всякий и каждый кремлин мечтал за уничтожение России получить входной билет клуб Мировых Владык, как когда-то Великий Горби. А ты тут со своими блистательными суворовскими победами….Для них ты уже труп, а мы даём тебе шанс..
— Петро, понимаю, мы схожи с бой фигурой, сединой, ну, и на морду тоже. Ты жертвуешь собой ради меня, а у тебя жена ещё не старая и дети только вступили во взрослую жизнь.
— Окопыч, декабристы, когда поднимали восстание, помнили, что по русской традиции дети бунташных князей и дворян теряли всё вплоть до жизни.
— Когда же победа?
— Она пришла примерно через сто лет после расстрела солдат на Сенатской площади картечью. Ты её приблизишь, если выпустишь хотя бы пять сотен полковников в подпольной академии Русской Армии.
— Далеко отсюда?
— В одной из пещер на обжитых когда-то немцами островах Южной Аргентины, ну, там почти что Огненная Земля. Местность тебе как раз по климату. Здесь слишком жарко, до ста годков не дотянешь.
— И каким это ходом ты доставишь меня к морю?
— Водным, Окопыч, не быстрым.
— Это в пустыне-то?
— Видишь ли, профессор и доктор наук, у персов с допотопных времён сохранилась система сбора дождевой и талой воды в подземные водохранилища. Двести-триста метров под землёй эти реки стекаются в целые озёра. А там до Персидского залива рукой подать.
— Это же джинн, в бутылке с пробкой! В Персидском заливе, Петя, наши заклятые друзья контролируют каждый миллиметр акватории!
— А мы, представь себе, каждый микрон. Вода дырочку найдёт, Окопыч, не бойсь.
— Слышишь шум винтов с неба?
— И роторные пулемёты слышу.
— Это турки по мою душу. Мы их отвлекли на четверть часа, больше не смогли.
— А как ты сам, Петро?
— Окопыч, за меня не бойся. За мной МИД, ГРУ и спецназы, а ты беззащитный полупенс. Когда меня увезут на пытки, дипломаты поднимут бучу, разведчики заварят кашу с заложниками для обмена… Не бойсь, не пропаду!