Еще жива
Шрифт:
— И они верят?
— Дорогая моя, они проглатывают это с величайшим удовольствием. Люди верят в то, во что хотят верить. В их картину мира не вписывается тот факт, что музейный смотритель археологического отделения станет держать у себя в доме современную керамику. Люди забавны. Мы меняемся, но при этом остаемся теми же, что и всегда.
Его слова звучат у меня в голове тяжелыми ударами. Ваза не старинная. Тем не менее Джеймс и Рауль верили. Я там была, я сама это видела. А может, я действительно одна из тех, кто видит то, что хочет видеть, а они меня просто
Мне вдруг стало смешно, ведь я бы убила их, если бы они уже не были мертвы.
— Кости, — продолжил он, — принадлежат кому-то из семейства Muridae. [35]
— Вы знаете эти кости?
— Нет, я знаю мышей.
Глава 12
Мышь с загнутыми усиками исчезла. На ее месте другая, с правильными, ровно растущими усиками.
— Ух ты, они выглядят великолепно, — говорю я.
35
Muridae — семейство мышиные, или мыши, млекопитающие из отряда грызунов.
Шульц откинулся в своем кресле, чавкая чипсами.
— Я рада, что эта партия не передохла.
— Ага, — произносит он, и крошки летят во все стороны из его рта, — это замечательно.
— Эй, Шульц, а что случилось со всеми теми мышами, которые сдохли? Я имею в виду… ну, вы их сожгли или как?
— Чего?
— Ну, мне просто интересно.
Я стараюсь казаться эдакой дурочкой, для которой ничего, кроме швабры, не имеет значения.
— Мы сожгли их, — ворчит он. — Это была обязанность Хорхе.
— Фу, надеюсь, мнене придется этого делать.
— Не беспокойся, большой парень теперь это делает сам. Никому не доверяет.
— Вот и хорошо, меня это устраивает.
Моя швабра продолжает шлепать по полу.
Я нашла родственников своей вазы на тесно уставленной низкой полке между раскладными столами и стойкой для журналов. Это не просто братья и сестры, а клоны, абсолютно одинаковые близнецы. То прошлое, из которого они появились, было грузовиком, а до того — фабрикой, а еще раньше — кучей глины.
Если бы существовала книга величайших дураков всех времен, несомненно, я была бы на первой странице.
На этикетке написано: «Сделано в Мексике». Смеюсь как сумасшедшая, потому что предположить такое я не могла.
Коринфский канал ненасытной глоткой рассекает ландшафт.
— Видишь это?
Швейцарец показывает на два волнореза, обрамляющих вход в расщелину. Маяки на них мертвы и не могут указать путь кораблям между ними.
— Ноги шлюхи, широко расставленные, чтобы всякого впустить внутрь.
— Почему ты так ненавидишь женщин? Твоя мать была шлюхой?
Однажды по телевидению я смотрела
— Кем была моя мать, тебя совершенно не касается.
Он бьет кулаком о планширь. Канал приближается.
— Я расскажу тебе кое-что, но ты не должна никому об этом говорить. Если осмелишься, я разрежу твою подружку, как она того просит.
Я смотрю на безжизненные каменные башни и надеюсь увидеть свет.
— Загляни сегодня ночью в грузовые трюмы. Никому не говори о том, что там обнаружишь.
Я пойду. Конечно, я же не могу удержаться. Поманить меня тайной — это все равно что водить шоколадным тортом перед носом голодной женщины. А я умираю от голода. Само собой, не прямо сейчас. Я дождусь, когда совсем стемнеет, как и говорил швейцарец, и пусть тьма хранит меня от посторонних взглядов.
Мои ноги осторожно касаются ступеней, мои шаги едва слышны. Никого не встречая, я пробираюсь через внутренние помещения корабля, пока не подхожу к двери грузового трюма.
Она не заперта. Что плохого может таить за собой незакрытая дверь? Я достаю из кармана зажигалку и держу ее наготове. Я прохожу в дверь, но за собой ее не закрываю.
Это неправда, что женщина на корабле к несчастью. Этот корабль могут привести к гибели мертвецы.
Вся команда присутствует на этом параде смерти. Капитан лежит наверху горы трупов, лицо разбито в кровь, тело скрючено в три погибели. Другие тоже здесь, хотя это только лица без имен. Кто-то сложил их, как рыбаки складывают свой улов, нет только льда для сохранения его свежим.
Это швейцарец.
На сей раз я с громким топотом взбегаю вверх по лестнице, не заботясь о том, что грохот выдаст мое присутствие здесь. Я бегу в общую каюту, где одни находятся в разных фазах сна: кто-то храпит, кто-то вздрагивает. Другие дремлют вполглаза, не теряя бдительности на случай опасности. Лиза свернулась калачиком в углу, пристроив голову на наших рюкзаках. Обвожу помещение взглядом. Швейцарца нигде не видно.
Я дергаю дверь, ту, которая ведет на капитанский мостик. Ее ручка — разболтанная потертая преграда между нами и теми, кто управляет судном.
— Проснитесь! — кричу я. — Все вставайте! У нас неприятности.
Пассажиры, эти овцы, обреченные на убой, просто пялятся на меня. Никто не считает нужным выбивать дверь. Им достаточно смотреть, как я безрезультатно пытаюсь это сделать.
Мой ум напряженно ищет выход из положения и хватается за то, что кажется ему наиболее верным вариантом. Единственная спасательная шлюпка лежит вплотную к левому фальшборту.
Этой ночью немного теплее. Воздух резко пахнет солью; когда-то я любила этот запах, но сейчас он уже не напоминает мне о беззаботных временах, проведенных на берегу моря. Теперь это запах поражения и смерти. Здесь я лишилась своего президента. Здесь «Элпис» лишился своего экипажа.