Эсэсовцы под Прохоровкой. 1-я дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в бою
Шрифт:
— Это нетрудно. Умрешь во время спора. Скорее всего, задохнешься, потому что часто будешь втягивать лужи в ноздри.
Они рассмеялись. Наконец, Блондин сказал:
— Странно, Эрнст. Знаешь, что я хотел бы знать? — А когда Эрнст не ответил, продолжил: — Знать, как будет после войны. Представь, война прошла, а мы бы встретились через пять или десять лет после нее.
— Думаю, ты хочешь стать учителем. Тогда все ясно. Ты будешь в гимназии. — Он покачал головой и поправился: — Да, в национально-политической академии, естественно. Будешь женат, с детьми, мальчиком и девочкой, как предписано, будешь ругаться на налоги и на тещу и первого
— А ты женишься на дочери хозяина пивоваренного завода и будешь жить за счет ее собственности.
— Лучше за счет пива.
Блондин стал серьезным:
— Без шуток. Ты думаешь, что мы, наше обстрелянное поколение, вообще сможем жить нормальной гражданской жизнью?
Эрнст задумался и почесал нос.
— Думаю, да. Хотя сейчас я себе этого не могу представить. Сначала нам будет чего-то не хватать. Бравых начальников, снарядов, грязи, искусственного меда и, например: начальники есть везде, и бравые есть в гражданской жизни. В сомнительных случаях устройство привычного разноса возьмет на себя жена.
Сара Линдер. В октябре 1942 года я и Вальтер Вайследер стояли рядом с ней, когда она собирала зимнюю помощь на Потсдамерплац
Он прервался и задумался. Возникли проблемы, потому что он перешел с диалекта на хохдойч:
— Эта свинская война в нас что-то сломала. Где-то у нас контачит. Хотя перегоревшие предохранители можно заменить, поврежденные проводники остаются. И это есть, а может быть, и будет нашей болезнью. Сувенир, Цыпленок! Эти помехи дальше мы будем тащить за собой всю жизнь. Лучший пример дает Первая мировая война. Когда они тогда пришли с нее домой, у них был тот же дефект. Не умеют ничего, кроме как стрелять и убивать. Что им делать? Идти во фрайкор. В этом они знали толк — стрелять и убивать. В рейхе было немногим лучше — солдаты с обеих сторон. С одной — вечные ландскнехты, с другой — те, которым игры в войну и солдатиков до смерти надоели. Объединения верных родине и не имеющих родины.
— Коммунисты?
— Не все. Большинство — социалисты. В конечном итоге все пришло к тому же, а именно — к взаимному проламыванию черепов. Больше всего повезло, может быть, тем, кого приняли в рейхсвер. Они были тем, что сейчас называется «запасные части в глубоком тылу». Кроме того, они были внепартийные, то есть государство в государстве. По моему мнению, верные кайзеру тугодумы.
— Да и время не особенно хорошее.
— Ты еще говоришь! Война проиграна, работы нет, жрать нечего, инфляция — что еще оставалось делать, кроме как ругаться и драться? В основном было две партии — верная кайзеру, мечтавшая о довоенном времени, и другая, которая хотела нового, лучшего будущего. Консервативная и революционная. Ты видишь между ними компромисс?
— Нет, но он был. Меня интересует наше будущее. В восемнадцать-двадцать лет внутренне мы уже никуда не годимся. Выйдем ли мы когда-нибудь из серых тряпок?
— Ты — совершенно определенно — нет, — улыбнулся мюнхенец. — Учителем придешь в национальную политическую академию. Там всегда будешь носить форму. Школьный советник Цыпленок в коричневом, и повязка со свастикой на рукаве. По совместительству — офицер резерва Лейбштандарта. Должна быть традиция! Может, станешь даже директором школы. В Обоя- ни, например!
Он рассмеялся над своей шуткой, громко хлопнув Блондина ладонью по каске.
— Замечательные времена! Вот в чем штука! Директор Цыпленок в Обояни. И тогда будешь рассказывать своим детям, как ты туда пришел и о большой битве под Курском. На улице будет идти снег, вы сидите у камина. На стене висит твой стальной шлем и шпага «ЛАГ». И в пятницу вечером ты будешь пить мюнхенское пиво. А когда нечего будет рассказывать — будешь выдумывать. — Он продолжал хохотать.
— Прекрати, старый фантазер!
— И раз в год будет отпуск. Тогда ты сможешь съездить домой в рейх. Посмотришь на часовых у рейхсканцелярии и подумаешь: «Все не так, как было в мои времена!»
Постепенно приступы смеха у друга стали действовать Блондину на нервы, и он вскипел:
— Откуда только можно почерпнуть столько глупости!
— Глупости? — Эрнст вдруг стал совершенно серьезным. — Ты действительно думаешь, что я говорю глупости? Все же ты еще очень наивен, Цыпленок! Если мы выиграем войну, то нас откомандируют сюда или на Ледовитый океан, а может быть, и в Сахару. Там будешь служить апостолом. Прививать культуру местным жителям. Дома, в рейхе, будут сидеть те же бонзы, которые уже сегодня удерживают свои позиции до последнего человека. В Берлине по Курфюрстендам будут прохаживаться специалисты по тепленьким местечкам. Ты будешь прогуливаться по Обояни. Я буду приезжать к тебе в гости на годовщины ее освобождения.
Блондин притянул верхнюю губу к носу.
— Странно, с этой стороны я историю еще не рассматривал. Если смотреть на вещи так, как ты, то мое будущее кажется обеспеченным. Апостол культуры в Обояни. Отправят для обновления и расширения идеологического курса в рейх. Там меня введут в курс нового положения вещей, я буду перепроверен разбирающимся в тонкостях коричневым человеком, правильно ли я все излагаю. К двадцать пятой годовщине службы будет приглашение на имперский партийный съезд. Моя дочь станет руководительницей Союза немецких девушек в Обояни, а потом перейдет в Союз немецких женщин, а мой сын, который…
— Который будет служит в «ЛАГе», потому что он такой же тупой, как и ты.
— Черт возьми, Эрнст, от твоих перспектив тошнит. А если мы проиграем войну?
— Тогда ты все равно будешь в Обояни. В качестве иностранного рабочего в каменоломне!
Они продолжали идти в ногу, курить, делиться своими мыслями и потеть.
Местность была холмистая. Земля сухая и растрескавшаяся, сухая трава, низкий кустарник и редкие заросли орешника. Ничего прочного, ничего привлекательного. Никакого контраста. Ландшафт был мягким и почти скучным. Отличался только левый фланг. Там были крутые холмы, сверкал огонь и колотили танковые пушки. Там вдруг проснулась немецкая артиллерия и прокатилась по всему горизонту.
Мимо проезжали связные-мотоциклисты. Один из них остановился далеко впереди командира роты, развернулся, поехал назад и что-то крикнул гренадерам. Эрнст махнул рукой. Мотоциклист затормозил и остановился.
— Хотел только попросить сигарету.
— И ты не смог стрельнуть у командира роты? И он тебя ни одной не угостил?
Дори рассмеялся и начал отряхивать рукава и грудь. От него пошла пыль. И Эрнст ругался, пока скручивал ему сигарету.
— Может быть, пыль тебе вкуснее?