Эшенден, или Британский агент

Моэм Сомерсет Уильям

— Я спросил нашу хозяйку, не может ли она подыскать кого-то, и она сказала, что попробует. Надо будет ей напомнить. Думаю, найти учителя, который бы час в день разговаривал со мной по-немецки, труда не составит.

— Я бы на вашем месте на ее рекомендацию не полагался, — сказал Кейпор. — Вам ведь нужен человек, который говорит на настоящем немецком языке, а не на швейцарском диалекте. Спрошу жену — может, она кого-то знает. Моя жена — женщина образованная, ее рекомендации можно доверять.

— Очень вам буду признателен.

Теперь Эшенден имел возможность рассмотреть Грантли Кейпора как следует, и он обратил внимание, насколько его маленькие серо-зеленые глазки, которые вчера вечером разглядеть было трудно, не вяжутся с красным добродушным,

открытым лицом. Эти бегающие глазки, казалось, все время прячутся, но стоило Кейпору о чем-то задуматься, как взгляд его мгновенно застывал. Поэтому возникало странное ощущение, будто по его глазам можно было наблюдать за работой мозга. Такие глаза доверия никак не внушали; располагали к себе добродушная широкая улыбка, открытое обветренное лицо, какая-то уютная полнота, громкий, раскатистый голос — но только не глаза. Сейчас он использовал все свое обаяние. Беседуя с ним в свойственной ему стеснительной, хотя и непринужденной, обезоруживающей манере, Эшенден не мог отделаться от мысли, что его собеседник — самый настоящий предатель, что он изменил родине всего лишь за сорок фунтов в месяц. Эшенден знал Гомеса, юного испанца, которого предал Кейпор. Это был благородный, пылкий юноша, который выполнял свою чреватую опасностями миссию не ради денег, а из чисто романтических побуждений. Он приходил в восторг, когда ему удавалось перехитрить тупого немца, и, войдя в роль, самозабвенно изображал из себя героя неприхотливого приключенческого романа. Трудно было поверить, что сейчас этот горячий юноша лежит в земле, на глубине шести футов, закопанный на тюремном дворе. В этом совсем еще молодом человеке было что-то рыцарское. Интересно, испытывал ли Кейпор угрызения совести, когда обрекал его на верную смерть?

— Я полагаю, вы немного говорите по-немецки? — с интересом спросил Кейпор.

— О да, ведь я учился в Германии и когда-то говорил свободно, но это было давно, я все перезабыл. Впрочем, читать по-немецки я не разучился.

— Да-да. Вчера вечером я обратил внимание, что вы читали немецкую книгу.

Болван! Ведь еще несколько минут назад он уверял Эшендена, что в столовой его не видел. Любопытно, заметил ли он свою оплошность? Как легко допустить промах! Надо и самому быть очень внимательным. Больше всего Эшенден боялся, что не сразу откликнется на имя «Сомервилл». Не исключено, правда, что Кейпор ошибся нарочно, чтобы посмотреть, как Эшенден отреагирует.

Кейпор встал:

— А вот и моя жена. Во второй половине дня мы обычно совершаем прогулку в горы. Здесь есть красивые места, как-нибудь вам покажу. Цветы даже сейчас восхитительны.

— К сожалению, такие прогулки мне пока не по силам, — вздохнув, сказал Эшенден.

От природы лицо у него было бледное, вид нездоровый, хотя на здоровье он пожаловаться не мог. Миссис Кейпор спустилась по лестнице и вышла на улицу. Кейпор догнал ее, и они в сопровождении вертевшегося под ногами Фрица направились в сторону гор. Эшенден заметил, что стоило им отойти на почтительное расстояние, как Кейпор о чем-то с жаром заговорил — стал пересказывать жене свой разговор с Эшенденом, не иначе. Лучи яркого солнца отражались в прозрачной воде озера, ветерок шелестел в зеленых кронах деревьев — все располагало к прогулке. Эшенден встал, поднялся к себе в комнату и, бросившись на кровать, крепко уснул.

Вечером он пришел в столовую поздно, когда Кейпоры уже кончали обедать, — после дневного сна он долго бродил по Люцерну в надежде выпить коктейль, который помог бы ему не спасовать перед картофельным салатом — дежурным обеденным блюдом, — и, выходя из столовой, Кейпор остановился возле столика, за которым сидел Эшенден, и спросил, не выпьет ли тот с ним и его женой по чашке кофе. Когда Эшенден, пообедав, вышел в холл, Кейпор встал ему навстречу и церемонно представил его своей супруге. Та сухо поклонилась и на вежливое приветствие Эшендена улыбкой не ответила: нетрудно было заметить, что держалась она подчеркнуто враждебно, от чего Эшендену стало почему-то спокойнее. Это была довольно

некрасивая женщина лет сорока, с нежной кожей и расплывчатыми чертами лица; ее светло-каштановые волосы были заплетены в уложенную вокруг головы косу на манер прусской королевы наполеоновских времен. Плечи у нее были широкие, руки полные, бюст мощный, лицо же совсем не глупое; она производила впечатление женщины с характером, и Эшенден, достаточно долго живший в Германии и хорошо этот тип знавший, вполне мог допустить, что такая женщина не только хорошо готовит, обхаживает мужа, гуляет по горам, но и в курсе абсолютно всех его дел. На ней была белоснежная блузка, из-под которой выглядывала загорелая шея, черная юбка и высокие ботинки. Обратившись к жене по-английски, Кейпор в обычной своей благодушной манере пересказал, как если бы она этого еще не знала, то, что сегодня днем сообщил ему о себе Эшенден. Слушала она молча, с угрюмым видом.

— Вы, кажется, говорили, что понимаете немецкую речь, — сказал Кейпор. Его большое красное лицо расплылось в улыбке, а маленькие зеленые глазки тем временем беспокойно бегали.

— Да, когда-то я учился в Гейдельбергском университете.

— В самом деле? — заговорила по-английски миссис Кейпор, и ее сумрачное лицо немного оживилось. — Гейдельберг я знаю очень хорошо, целый год училась там в школе.

Она говорила на правильном, хотя и гортанном английском языке с чеканными ударениями. Эшенден рассыпался в похвалах старинному университетскому городу и его живописным окрестностям, однако миссис Кейпор, преисполнившись тевтонской гордыни, хранила покровительственное молчание и на комплименты реагировала без энтузиазма.

— Да, долина Некара — одно из самых красивых мест в мире, это общеизвестно, — обронила она.

— Я забыл сказать тебе, дорогая, — спохватился Кейпор, — что мистер Сомервилл хочет брать уроки разговорного немецкого языка. Я сказал, что, может быть, ты ему кого-нибудь порекомендуешь.

— Нет, у меня на примете никого нет, — сказала миссис Кейпор. — По крайней мере никого такого, кого бы я могла с уверенностью рекомендовать. И потом, швейцарский акцент совершенно чудовищен. Уроки со швейцарцем ничего, кроме вреда, мистеру Сомервиллу не принесут.

— На вашем месте, мистер Сомервилл, я бы попробовал уговорить заниматься с вами мою жену. Она ведь человек в высшей степени образованный и культурный.

— Ах, Грантли, у меня совсем нет времени.

Сообразив, что теперь все зависит от него самого, что силки расставлены и осталось только в них попасть, Эшенден повернулся к миссис Кейпор и сказал, как умел только он — робким, извиняющимся, вкрадчивым голосом:

— Разумеется, было бы просто восхитительно, если бы вы могли давать мне уроки. Я счел бы это для себя большой честью. Естественно, это ни в коем случае не должно идти в ущерб вашей работе. Я ведь приехал сюда восстанавливать здоровье и совершенно свободен, поэтому меня устроит любое время, которое удобно вам.

Кейпоры — и он и она — не скрывали своего удовлетворения, а в голубых глазах миссис Кейпор — так Эшендену показалось — сверкнул злорадный огонек.

— Соглашение, разумеется, будет чисто деловым, — сказал Кейпор. — Действительно, почему бы моей жене немного не заработать на карманные, так сказать, расходы? Как вы находите, десять франков в час — это по-божески?

— Вполне, — ответил Эшенден. — Для меня было бы удачей найти за эти деньги такого первоклассного педагога, как ваша супруга.

— Ну, что скажешь, дорогая? В конце концов, один час в день — это не так уж много. Заодно окажешь мистеру Сомервиллу любезность. Тогда, быть может, он поймет, что отнюдь не каждый немец — исчадие ада, как это принято считать в Англии.

Напряженно размышляя, миссис Кейпор наморщила лоб, и Эшенден с ужасом подумал, что с завтрашнего дня ему предстоит регулярно в течение часа беседовать с этой грузной и хмурой женщиной. О чем — один Бог знает!

— Что ж, буду рада давать мистеру Сомервиллу уроки разговорного немецкого языка, — отчеканила наконец миссис Кейпор.