Эшли Белл
Шрифт:
Доктор Санджай Чандра не хотел возвышаться над Биби, пока будет рассказывать девушке о состоянии ее здоровья. Он поставил два стула у окна и усадил пациентку напротив себя. Справа от Биби виднелось голубое небо и плывущие по нему облака. Можно было вообразить себе, что она сейчас пребывает в фойе Рая.
Врач был одет в стального цвета строгие брюки и светло-голубую рубашку, на которой внакидку висел белый халат. На шее – голубой галстук. В руках врач держал лэптоп [10] , который давал ему возможность, если понадобится, взглянуть на результаты обследования Биби. В его внешности не было ничего внушительного или пугающего, что вообще-то свойственно специальности врача.
10
Лэптоп (англ. laptop – lap – колени и top – верх) – термин, означающий как ноутбуки, так и нетбуки, смартбуки. (Примеч. ред.)
Перед разговором с доктором Биби приняла душ, расчесала длинные черные волосы, накрасилась и накинула поверх пижамы шелковый халат сапфировой голубизны. Если врач принесет дурную весть, она не должна выглядеть жалкой и раздавленной.
Диагноз и впрямь оказался хуже, чем она могла надеяться: год жизни, проведенный в муках и постепенном увядании. Теперь Биби понимала, почему доктор Чандра захотел поговорить с ней наедине. Ни у папы, ни у мамы просто не хватило бы стойкости наблюдать за тем, как она узнает свой приговор. Как бы стоически Биби ни восприняла случившееся, они сорвались бы, и ей пришлось бы утешать родителей, а не заниматься обдумыванием тех малых возможностей, которые еще у нее оставались.
С мягкостью и состраданием священника, принимающего последнюю исповедь в камере смертника, доктор Чандра объяснил, что шансов у Биби никаких не осталось. Рак находится в запущенном состоянии. Даже если болезнь обнаружили бы раньше, глиоматоз головного мозга имеет тенденцию поражать все близлежащие ткани, поэтому хирургическое вмешательство никогда не приводит к полному выздоровлению. На данной стадии химиотерапия может отвоевать немного времени, но, возможно, и нет.
– А побочные эффекты, я боюсь, приведут к тому, что оставшиеся дни станут для вас, Биби, совсем безрадостными.
– Не обижайтесь, но не могли бы вы проконсультироваться у другого специалиста, – попросила девушка.
– Я обратился к доктору Берил Чемерински. У нее безукоризненная репутация, и она работает в другой больнице… никак со мной не связана. Берил подтвердила мои выводы, хотя, признаться, было бы гораздо лучше, если бы я ошибся. В любом случае остаются еще химиотерапия и облучение, но решать вам.
Биби встретилась с доктором взглядом. Он не отвел глаз.
– Как говорится, настал момент истины… – наконец произнесла она.
– Я верю в истину, Биби, и вижу, что вы тоже верите.
Девушка опустила взгляд на свои руки, сжатые в кулаки. Вот только левая сжаться до конца не могла.
– Я хочу бороться. Химиотерапия, говорите? Один год… всего один год… Ну, это мы еще посмотрим.
Доктор Санджай Чандра ушел, а Нэнси и Мэрфи пока не было видно, поэтому Биби уселась с ручкой и блокнотом на стуле у больничного окна и по горячим следам принялась выливать на бумагу свои мысли и чувства. Она была встревожена, однако еще не ощущала дыхания смерти. Диагноз не стал приговором, скорее уж он побудил ее действовать. Часто ее блокнот становился убежищем. Она бежала из этого мира в другой, где время было не властно над ней и она могла спокойно подумать о своих чувствах и впечатлениях прежде, чем выработать план действий. Это часто спасало Биби от слов и поступков, сказав и совершив которые она впоследствии обязательно пожалела бы.
Пока девушка сидела у окна, ее внимание отвлекла стая чаек. Больница располагалась всего в нескольких кварталах от океана. Птицы парили в воздухе, ныряли в воду, а затем вновь парили, погруженные каждая в себя. Они радовались своему дару полета. Их радость достаточно ясно была писана крыльями на небе. Так пишут свой восторг выполняющие фигуры высшего пилотажа самолеты, а на пляже собираются толпы, чтобы на все это посмотреть.
Девушке вспомнились чайки, кружившие в небе в то декабрьское утро, когда ей было восемнадцать лет. Она шла по территории кампуса университета, направляясь на встречу с доктором Соланж Сейнт-Круа, которая через электронную почту пригласила студентку пообщаться с ней. Чайки тогда тоже вели себя очень жизнерадостно. Девушке подумалось, что они – доброе предзнаменование перед встречей с профессором. Вскоре Биби поняла свою ошибку и вышла от доктора Сейнт-Круа сбитая с толку и озадаченная.
Несмотря на серьезную конкуренцию, Биби добилась того, чтобы ее зачислили в качестве участника знаменитой программы по литературному творчеству для избранных. Некоторые из тех, кто посещал ее, с годами стали звездами литературы, авторами бестселлеров. В течение трех месяцев девушка прилежно оттачивала свое мастерство, пока ее работа не привлекла внимание доктора Сейнт-Круа, названной некоторыми богоматерью этой самой программы.
Обстановка кабинета профессора утверждала новые стандарты минимализма. Один стол из холодного металла со столешницей под черный гранит. Два стула. На стуле для посетителя лежала тонюсенькая мягкая подушечка. Кто бы на ней ни задержался дольше четверти часа, обязательно должен был ощутить дискомфорт. Слева от длинного окна стоял узкий книжный шкаф с восемью полками. Он был наполовину пуст, словно своим видом давал понять, что за всю историю книгопечатания лишь очень немногие произведения удосужились чести занять в нем свое место. На столе стоял лэптоп с опущенной крышкой. Рядом с ним лежало сочинение с фамилией Биби на титульной странице.
Доктор Сейнт-Круа была высокой, худой и довольно симпатичной женщиной, несмотря на седеющие волосы, собранные в узел, давным-давно вышедший из моды, и то, что одевалась так, как приличествует разве что вдове в годину траура. Она имела репутацию холодного, сдержанного человека, настоящего гуру в области литературы. Иногда эта женщина могла становиться любезной и остроумной, но крайне редко улыбалась, а свое остроумие проявляла тогда, когда окружающие меньше всего на это рассчитывали. Вследствие таких особенностей доктор Сейнт-Круа добивалась еще большего эффекта. Сейчас ее голубые глаза светились холодом, подобно химическому гелю в пузыре со льдом. Губы сложились в едва заметную усмешку.
Биби сообразила, что у нее неприятности, однако не могла понять, с какой стати.
– Мисс Блэр! – произнесла Сейнт-Круа. – Я так понимаю, в беседах с другими студентами вам доводилось высказывать свои сомнения о целесообразности вашего пребывания здесь.
Сбитая с толку тем, что ее, возможно, наивные сомнения обличили вот в такую резкую форму, Биби промолвила:
– Нет… совсем нет… Я многому тут научилась.
– Вы считаете, система вдохновения, лежащая в сердце нашей программы, – это стесняющий свод правил и сама программа в какой-то мере поощряет наследование.
– Кто-то преувеличил мои слова, доктор Сейнт-Круа. Все это неважно. Вполне естественно, если у человека возникают легкие сомнения…
– Наша система вдохновения не является стесняющим сводом правил, мисс Блэр.
– Нет, конечно нет.
– Мы не навязываем нашим студентам своих мыслей либо строгой системы правил.
Биби сомневалась, что это правда, однако благоразумно молчала.
– Коль вы полагаете, что мы это делаем, – продолжала доктор Сейнт-Круа, – у вас есть вполне оправданный повод уйти отсюда. Даже ваши родители, если рассердятся, должны будут понять – это разумно и порядочно с вашей стороны.