«Если», 1996 № 07
Шрифт:
Он промолчал.
— Нелегко объяснить, но с тех пор как я начала… забавляться таким образом, я постоянно ощущала некое давление снаружи. То был смутный, нервический страх, вроде того, какой ты испытываешь перед грузовиками. Что-то норовило подобраться к нам, а я отгоняла его при помощи своих… Мы словно состязались, кто кого пересилит. Знаешь, есть вид состязаний, где надо прижать руку соперника к столу? Вот и здесь было нечто подобное. Однако я отвлеклась.
Я легла в постель, чувствуя себя разбитой и несчастной. Давление снаружи все нарастало, и я не могла ему сопротивляться,
Норману стоило немалых усилий не выкрикнуть в лицо Тэнси того, о чем он размышлял. Еще одно совпадение? Не чересчур ли? В тот самый миг, когда он, спалив в камине последний амулет, неожиданно испугался, Тэнси ощутила облегчение. Что ж, впредь ему наука: порой совпадениям следует доверять.
— Я была безумна, милый, — продолжала Тэнси. — И спасибо тебе. Твое спокойствие очень помогло мне.
— Ты была не безумна, — возразил он. — Безумие — лишь описательный термин, применимый к любому человеку. Тебя просто обморочила злонамеренность вещей.
— Злонамеренность?
— Да. Гвозди упрямо гнутся, когда по ним стучишь молотком, приборы отказываются работать, когда их включаешь, ну и так далее. Шуточки материи. В крупных соединениях она повинуется законам природы, но на уровне отдельных атомов или электронов выкидывает разные коленца…
Разговор приобретал нежелательное направление, а потому Норман искренне обрадовался, когда Тотему взбрело в голову вскочить на стол, чтобы потребовать внимания хозяев.
В общем, так приятно они не проводили вечер уже целый век.
Однако наутро, придя в Мортон-Холл, Норман пожалел, что произнес накануне эти слова — «злонамеренность вещей». Они как застряли в мозгу.
Он заметил вдруг, что его заботят сущие пустяки, вроде местоположения того каменного дракона на крыше Эстри-Холла. Вчера ему казалось, что тот восседает точно посередине покатого гребня. Сегодня же дракон был намного ближе к земле, почти рядом с архитравом, который возвышался над огромными и бесполезными готическими воротами, разделявшими Мортон и Эстри. Даже гуманитарию не помешает быть более наблюдательным!
Треск телефона и девятичасовой звонок на занятия раздались одновременно.
— Профессор Сейлор? — в голосе Томпсона слышались просительные нотки. — Извините, что снова беспокою вас, но мне только что передали запрос другого опекуна, Лидделла. Он интересуется вашим неофициальным выступлением, которое по времени примерно совпадает с той… э-ээ… вечеринкой. Тема была «Какие недостатки имеются в системе институтского образования».
— Ну и что? Разве в системе нет недостатков или эта тема под запретом?
— О, что вы, нет, нет! Но опекун почему-то полагает, что вы критиковали Хемпнелл.
Я критиковал маленькие колледжи наподобие Хемпнелла, но о нем самом речи не заводил.
— Лидделл опасается, что ваше выступление окажет отрицательное влияние на приток к нам студентов. Он говорит, что некоторые из его
— Значит, они излишне впечатлительны.
— Кроме того, он полагает, что вы затронули политическую деятельность президента Полларда.
— Простите, но мне пора на занятия.
— Хорошо, — Томпсон повесил трубку. Норман невесело усмехнулся. Да, злонамеренность вещей не идет ни в какое сравнение со злонамеренностью людей! Он поспешил в аудиторию.
Уже от двери он заметил, что Грейсин Поллард отсутствует, и подумал мельком, не была ли вчерашняя лекция чересчур нескромной для ее своеобразной благопристойности. Ну и пусть; даже дочери президентов должны иногда узнавать правду.
Что же касается остальных, они словно воспряли от сна. Несколько студентов решили вдруг писать на эту тему курсовые работы; президент братства, чтобы превратить свое поражение в относительный успех, намеревался поместить в хемпнелловском «Фигляре» юмористическую статью о заимствовании студенческими землячествами отдельных элементов из первобытных обрядов инициации. Занятие вышло весьма любопытным.
Хорошее настроение не покидало Нормана до встречи после занятий с Соутеллами на ступеньках Мортон-Холла.
Ивлин Соутелл держалась заносчиво, в голосе ее постоянно проскальзывали снисходительные нотки. Она всячески старалась убедить всех вокруг, что ради Харви пожертвовала карьерой актрисы. Однако в действительности она не сумела даже как следует руководить студенческим театром Хемпнелла, и в итоге ей пришлось удовлетвориться скромной должностью консультанта. Впрочем, в умении со вкусом одеваться ей было не отказать; однако ее одежда в сочетании с подчеркнуто прямой осанкой, впалыми щеками, тускло-серыми глазами и такими же волосами наводила на мысль о тех театральных дамах, с которыми частенько сталкиваешься в фойе перед началом представления.
Притязая на принадлежность, но ни в коей мере не принадлежа к богеме, Ивлин Соутелл тем тщательнее надзирала за соблюдением многочисленных условностей хемпнелловской жизни. В силу своего глубокого невежества она делала это с полным отсутствием такта. Супруг был у нее под каблуком. Она вертела им, как хотела, помыкала и изводила насмешками, но ему, похоже, подобное обращение шло даже на пользу.
— Я обедала сегодня с Генриеттой… с миссис Поллард, — сообщила Ивлин Соутелл Норману с видом персоны, которая побывала на обеде У члена королевской семьи.
— О Норман… — встрял было Харви, взмахивая портфелем.
— У нас получился очень интересный разговор, — перебила его жена.
— И о вас, Норман, мы говорили тоже. Как будто Грейсин неверно истолковала кое-какие фразы из вашей лекции. Она такая впечатлительная!
«Тупоголовая», — мысленно поправил Норман. Вслух же он, чтобы не показаться невежливым, пробормотал:
— Да?
— Милая Генриетта была слегка озадачена тем, как ей быть. Я рассказываю вам потому, что, по-моему, вы желали бы это знать. В конце концов важнее всего, чтобы ни у кого не сложилось предвзятого мнения о вашей кафедре. Ты согласен со мной, Харви?