«Если», 2005 № 11
Шрифт:
К тому же он этой работой дорожил. После разгильдяйской молодости выяснилось, что бывший мальчик из хорошей семьи, подававший грандиозные надежды, не имеет вообще никакой профессии, имеет только красивые привычки. Естественно, искать более подходящее для себя место под солнцем он просто не умел. И не нашлось женщины, которая сделала бы это вместо него.
Со стороны глядя — ему повезло. Он угодил в современный офис — огромное помещение со стеклянными загородками. Он даже мог чувствовать себя на равных со всеми этими деловитыми молодыми женщинами и озабоченными мужчинами средних лет, которые носятся взад-вперед с пластиковыми папками, стопками буклетов, дискетами и мобильниками. Игорю Николаевичу даже казалось, что они движутся чуть быстрее, чем
Игорь Николаевич числился менеджером непонятно чего и почти безвылазно сидел в своем закутке перед компьютером. Обычно на той стопке документов, что справа, стояла чашка хорошего кофе. Три вещи в мире он очень ценил, знал в них толк — это были кофе, чай и трубочный табак.
Как у многих тихих офисных мужчин, у него завелась мелкая страстишка — компьютерные гонялки и стрелялки. Нет, он, Боже упаси, не валял дурака круглосуточно, не впал в зависимость, однако ему было приятно полчаса или даже час в день посидеть за воображаемым рулем «Формулы-один» или полетать по каменным лабиринтам, полностью воплотившись в пистолетное дуло посреди экрана. Он праздновал маленькие победы, переходя с уровня на уровень — и ему в общем-то для душевного комфорта этих побед было достаточно.
Несколько раз он, увлеченный игрой, откладывал на потом какие-то служебные дела — проще говоря, подставлялся и получал за это по полной программе.
В итоге Игорь Николаевич копил и копил обиду. После очередного скандала он сперва раз двадцать расстреливал шефа в каменных тупиках виртуального мужского мира, потом до утра мечтал, как явится к начальнику в сопровождении вышколенных спецназовцев и как покажет пальцем, даже не отдавая команды — и так все ясно. Он всегда был отчаянным фантазером.
Мечта жестоко проучить своего садиста зреет в человеке, не способном к сопротивлению, годами, десятилетиями и, пожалуй, может даже материализоваться. Вот это и произошло с Игорем Николаевичем — на улице к нему подошел молодой человек, бесплатно раздававший какие-то брошюрки, в аккуратном черном костюмчике и с белой повязкой на лбу, из-под которой торчали жесткие черные волосы. По ткани были напечатаны два иероглифа — по композиции китайские, но в качестве составных элементов в каждом имелось по звериной фигурке в древнеегипетском стиле.
— Я знаю, какая у вас проблема, — сказал этот тонкий и чуть раскосый восточный юноша. — Пойдемте, я постараюсь вам помочь.
Это были банальные слова, но сказанные с неподдельным сочувствием. Игорь Николаевич вдруг поверил молодому человеку и пошел с ним.
Они шли, и шли, и шли, и говорили почему-то о японской архитектуре, в которой Игорь Николаевич ровным счетом ни шиша не понимал, и забрели на улицу, название которой он сейчас почему-то не мог откопать в памяти, и вошли в дом… дом, кстати, вызвал в нем какие-то воспоминания, во-первых, к входной двери с улицы вела лестница, а дверь эта оказалась чуть ли не на уровне второго этажа, и Игорь Николаевич почему-то вспомнил красивого человека в голубом плаще, который бежал по этой лестнице к открытой галерее, опоясывавшей дом, но в реальной жизни или в кино… впрочем, неважно. Когда у человека такая реальная жизнь, как у него, куда спасительнее помнить красивые кинокадры и монтировать из них квазипамять.
Игорь Николаевич и юноша поднялись наверх и оказались в галерее, которая была жилой: на полу татами и подушки, невысокие ширмы с восточными рисунками, курильница, низкий столик.
— Сюда, прошу вас, — пригласил юноша.
Он указал на стену, состоящую из крупных белых квадратов, коснулся ее — и кусок стены отъехал в сторону.
Юноша и Игорь Николаевич вошли в помещение, где стояли вешалки с одеждой. Время года было не холодное, однако там имелись и шубы, и дубленки, а внизу стояли теплые сапоги, мужские и женские. Игорю Николаевичу тоже пришлось раздеться и разуться. Ему дали сандалии восточного образца и ситцевый халатик с простеньким узором — синие ромбы на коричневом поле. Халатик
Потом Игорь Николаевич заплатил за входной билет.
Почему он вдруг согласился отдать деньги за какой-то загадочный билет, я не поняла. Как-то его, видать, уболтали. А он, затюканный и заклеванный своим садистом, не посмел сопротивляться.
Деньги за билет принял и бумажку с вертикальными рядами иероглифов вручил какой-то дедок, сидевший на полу, поджав ноги.
Потом Игоря Николаевича вели по каким-то коридорам, и ему казалось, будто ведут в баню. Я заподозрила было во всем этом логику сна: пока спишь, все связно и понятно, проснешься — связи исчезают и остается быстро тающее недоумение. Игорь Николаевич сказал на это, что дома у него хранится тот самый билет и завтра может быть предъявлен.
Потом через подкову, как в аэропорту, и раздвижную дверь они вышли во двор, который непостижимым образом был на уровне второго этажа — то есть спускаться не пришлось. Пересекли его по выложенной плитками узкой дорожке. Сопровождавший Игоря Николаевича юноша открыл калитку, и они оказались на улице. Улица опять же была знакома.
Город, где мы живем, имеет странную особенность — он только притворяется городом. Он отрастил себе три десятка широких и красивых улиц, пересекающихся строго под прямым углом, покрыл их асфальтом и обтыкал получившиеся кварталы по периметру пятиэтажными и шестиэтажными зданиями, которые явно прикупил по дешевке на каком-то межгородском благотворительном аукционе — они, невзирая на лепнину и балкончики, имеют очень уж трухлявый вид. Но в середке каждого квартала сохранились нетронутые деревенские пейзажи. И в двух шагах от асфальта есть улицы, где ходишь просто по убитой земле. Красивые, кстати, улицы — там сквозь заборы и ограды лезет наружу дикая и мощная зелень; там сирень безумствует пудовыми гроздьями; там осенью вспыхивают кисти красных ягод, о которых даже старики не могут сказать точно, съедобные или нет; там есть прекрасные каменные лесенки в три-четыре ступеньки, ведущие к узорным чугунными калиткам под округлыми каменными арками; там растут фантастической яркости клены. По такой улице юноша повел Игоря Николаевича, и тому не казалось странным, что вот он, взрослый человек, шлепает среди бела дня по городу в восточных сандалиях и едва прикрывающей голые коленки юкате.
Прохожие, впрочем, совершенно не обращали на них внимания. Да и было их немного, человека три в юкатах и двое — в европейской одежде, да женщина, сидящая у лотка с лакомствами.
Потом они свернули в переулок, оказавшийся умеренно крутым спуском к реке.
Вот тут Игоря Николаевича охватило сомнение — по его расчету выходило, что юноша привел к городскому каналу, однако это никак не мог быть канал. Именно реку он увидел, а в чем заключается мгновенно установленное различие — объяснить не смог.
Вернее, так — увидел, но не сразу. Сперва, поскольку они спускались к берегу, он обратил внимание, что на той стороне уж больно много людей. Сперва решил — рыболовы. Потом обнаружил отсутствие, удочек и спиннингов. А когда спустился к воде, понял: и на этом берегу точно так же сидят люди, и не просто сидят — а на театральных креслах, которые кто-то выкорчевал из зала прямо рядами и расставил цепочкой вдоль реки.
Все эти зрители были, как и он сам, в сандалиях и юкатах. Мужчины и женщины, все сидели молча или очень тихо переговариваясь с соседом, все глядели на ровную, как полированный металл, воду. Кое-кто держал в руках цветные журналы, которые пролистывал, то и дело вскидывая глаза на реку или на большой, в восемь квадратных метров, экран сбоку от кресел. На экране сменялись заставки и клипы какой-то неведомой Игорю Николаевичу рекламы: туалетная вода «Встречай меня» для джентльменов и дам, пицца «Жданка» с ветчиной и грибами, шесть компактов с сериалом «Жди меня»…