Если б их было двое...
Шрифт:
Ничего не скажешь, Ромео был красив и талантлив… Других «особых примет» я в нем не обнаружила. Как и того, что он, оказывается, следовал за мною, словно бы околдованный. Общепризнанные красавцы всегда оставляли меня равнодушной. Они ассоциировались с манекенами в дорогих магазинах и фотографиями в дешевых журналах.
— Не уверен, что дорога в ад вымощена одними лишь «благими намерениями», — сказал нам обоим Тиран. — Думаю, та дорога выложена разнообразными проявлениями людских грехов и страстей. Но сегодня… на этом этапе нашего восхождения я не согласен и с тем мудрецом, по мнению коего о людях надо судить не по результатам, а по намерениям, ибо результаты-де не всегда от них зависят. — «Этап восхождения…» Альпинистская терминология не покидала его. — Мне необходим исключительно результат. И он зависит от вас двоих. Отсутствие результата будет означать отсутствие вас в моей жизни.
Последнее относилось ко мне. Выхода у меня не было. Трудно поверить, но он и таким мне нравился…
Тиран ввинтил недокуренную сигарету в пепельницу с особым нажимом, будто потрясшее его убеждение.
— Позволю себе обратиться к хрестоматийному факту… Хрестоматийность, с одной стороны, раздражает, оттого что обозначает привычность, накатанность, но с другой… Как и классические примеры, годящиеся на многие случаи жизни. Помнишь, когда в бальзаковской повести умер отец Горио, и у самого Бальзака не обнаружили пульса. Он не описал судьбу Горио, а сделал ее и своею собственной. И потому вместе с ним лишился всякой судьбы. Пусть на время или мгновение… Общие системы — нервная, кровеносная, кроветворная — образовались у творца и его сотворения. Ты тоже не изобразила наваждение, а обрела его. Значит, испытала в реальности то… о чем я просил? Сумела, да?
— Да, — солгала я.
В его глазах возникло подобие замешательства. Неужто возревновал?!
— Но ведь тебе предстоит с той же достоверностью охладиться.
Нет, его заботила не я — он был во власти сюжета. Уловив эту мою догадку, он ее опроверг:
— Чтобы вы оба остыли, требует не сценарий, а смысл того бытия, которое вы воссоздали. Предполагается даже, что вы потихоньку начинаете наставлять друг другу рога. Вчера перечитал сценарий — и на эти рога напоролся. Чересчур ветвисты и выпирают… Это допинг, без которого надо бы обойтись. В вашей истории не новая любовь уничтожает любовь прошлую — убивает ее тот факт, что ток высочайшего напряжения чувств как бы уходит в землю. Заземление получается!.. Противопожарная ситуация? Но только в электросистемах. А в людской ситуации происходит наоборот: тление, полное сгорание, пепел. Гибель страсти сама собой, без всякого допинга, призвана сотрясти так же, как и ее разгул, ее потерявшая голову кульминация. Ты сумеешь? — Он ввинтил в меня вопрошающий взгляд, как ввинчивал сигареты в пепельницу. — Я уверен, что сможешь! Потому что до сей поры ты была в картине Сарой Бернар! По абсолютности воплощения… Не знаю, обнажала ли и она себя на сцене до такой степени? Индивидуальность твоя выглядела синонимом неповторимости.
Синоним! Неповторимость… Сара Бернар… Такой захлеб показался мне воспитательным. Что-то он собой предварял.
— Тебе предстоит и охлаждение не изобразить, а испытать.
— Охладиться? Это пожалуйста. Это — в два счета!
Опять возникло подобие замешательства.
— Не в два счета. И не в три… А с той иезуитской постепенностью, как если бы игла без медицинской стремительности и анестезии вонзалась в тело. И с какой поэзия чувств утопляется прозаизмом обыденности. Ты и не в силах будешь освободиться от Ромео так вдруг… как тебе чудится.
Он не желал, чтобы я была «в силах». Какая уж ревность? А я вознадеялась!..
Тиран добавил:
— Надо быть справедливым: Ромео тоже заслужил приз. Испытал наваждение по собственной воле. Без моих просьб… И продолжает испытывать.
— По-моему, если мне чудится, то вам грезится.
— Нет, нет! Твое безумство было ответным. Ты не смогла устоять. К счастью…
Но я-то почти и не всматривалась в чары Ромео. Я возгоралась и сжигала себя ради Тирана. И вновь предстояло сожжение ради него.
Ромео же охладевать отказался:
— Самое смешное, что я не смогу этого сделать. — Он исполнял не только драматические, но и комические роли, а потому путал иногда смех со слезами. — Я этого не смогу.
— То есть как?! — взревел Тиран.
— Слишком глубоко погрузился в образ.
«Он не в образ погрузился, а в необоримость вожделения», — не раз внушал мне Тиран, стремясь, чтобы и я погрузилась туда же.
Но я отвечала на зов вожделения режиссерского, на зов его цели. И, как выяснилось, превзошла в этом Сару Бернар. Вероятно, она не была во власти обожаемого тирана. Ей повезло… Покоряться тиранам и тем более их обожать жутковато. Опасность эту люди, а подчас и народы осознают запоздало.
Терзания же Ромео я воспринимала поверхностно. А он наотрез отказался поддаваться сюжету.
— Вы, кажется, спятили! — властным, затопляющим собой басом произнес Тиран. — Вы просто рехнулись!
— Да, — ответил Ромео, точно не боялся ревности моего мужа и готов был принять его вызов на поединок. Или понял, что Тиран ему перчатку не бросит.
— Повели ему! — Тиран обратился ко мне. — Для тебя он сделает что угодно.
— Кроме этого, — за меня ответил Ромео.
«Заклинился!» — констатировала я с досадой… Мне казалось, его притязания отличались от всех других, к которым я утомленно привыкла, лишь громкостью, многословием. И упрямством… «А может, он просто не сумеет сыграть охлаждение? И таланту не все под силу!»
Тиран заграбастывал пространство осатанело. Он не мог поскользнуться вблизи Эвереста! Перед его решающим штурмом… И потому, прекратив вколачивать шагами свой неукротимый протест, он его с внезапной мягкостью укротил. Шаги замедлились, сделались размышляющими.
— А знаете, — внезапно произнес он, — так, пожалуй, будет еще внушительней. Это имеет смысл! Трагичней, если охладевает один из двух, нежели оба. Мужчина выдерживает испытания повседневностью, временем, а женщина — нет.
— Чаще бывает наоборот, — зачем-то проговорила я.
— То, что «чаще», искусству неинтересно, — ответил он.
— Но такой крутой психологический поворот, по-видимому, надо согласовать со сценаристом, — робко предположила я уже дома.
— Я уже согласовал.
— Но мы ведь с вами не расставались… Когда ж вы успели? И кто вообще этот загадочный автор? Странно, что мы не встречались с ним ни на съемочной площадке, ни на обложке сценария.
Тиран ухмыльнулся:
— Лично ты видишь его ежедневно. И в это мгновение тоже.
Сценарий сочинил он? Он сам?! И тем яростней его стремление к пику победы?
Ничто второсортное, кроме исполнительниц «второго плана», Тирана не привлекало.
Но и престижнейшую премию он принял, как должное. Как то, что мы его с замиранием слушали и беспрекословно слушались… как то, что он состоял со мной «в связке», а также в связи с теми самыми «второстепенными» исполнительницами. Все это было ему положено. Его азартом был азарт покорения. А потом уж все завоеванное представлялось Тирану той самой обыденностью, которая «заземляет» восторг.
Закинув свой взор ввысь и ничего там, видимо, не обнаружив, он сказал: