Если бы не ты
Шрифт:
Набравшись храбрости, я все же повернула ручку и открыла дверь. Небольшое помещение с обычными больничными скамейками, широким окном с сероватыми занавесками и автоматом с кофе в углу было пропитано атмосферой боли и мучительного ожидания. Софья Александровна стояла возле окна и пустым безжизненным взглядом провожала капли дождя, скользящие по стеклу. Она казалась безумно уставшей и поникшей. Представить, что творилось сейчас в ее душе, было страшно.
Звук открывшейся двери моментально отвлек женщину от окна и, с надеждой узнать наконец-то о состоянии мужа, она повернулась
– Ксюшенька, девочка моя, как ты? Как ты себя чувствуешь? Боже, сколько же тебе пришлось перенести, - она гладила меня по волосам, пыталась найти слова, чтобы утешить меня и успокоить.
Как же так? Разве она не должна была злиться на меня и проклинать? Разве она не понимала, что только я - источник ее страданий?
На секунду отстранившись, она осмотрела меня с ног до головы, как до этого делал Горский, и снова прижала к себе.
– Как он? Что-нибудь известно?- мне не хотелось говорить о себе. Мы сюда обе пришли не для того.
– Врачи пока молчат. Не дают шансов, но и не отнимают надежды, - ее голос дрожал, но она из последних сил держала себя в руках.- Гена справится, Ксюша. Обязательно справится! Ему есть ради чего жить. Он не оставит нас. Я верю.
– Я тоже, - я оказалась не такой сильной, как она. Слезы ручьями лились из глаз, отчаянно размывая все предметы и лица.
– Не плачь, девочка моя, не надо! Ну же! Тише, тише!- Софья Александровна продолжала гладить меня по голове.
Я была поражена ее стойкостью и силой. Как она могла, будучи на краю, находить слова поддержки для меня? Как?
– Простите меня! Пожалуйста! Если только сможете, то простите!
– глотая слезы, я больше не могла сдерживаться. Я хотела, чтобы она поняла, как сильно я сожалею о случившимся, что я прекрасно осознаю свою вину.
– Ну что ты такое говоришь? Причем здесь ты? Я всегда знала, кем работает мой муж. И давно смирилась, что его служба связана с огромными рисками для жизни. Его призвание, его цель - спасать других людей. Иногда ценой своего здоровья или даже жизни. Иначе он просто не может. Понимаешь?
– Понимаю. Но, все , что с ним произошло, все по моей вине! Если бы не я, он сейчас не лежал бы на операционном столе.
– Ксюша, если бы не ты, - Софья Александровна мягко прикоснулась своими теплыми ладонями к моим щекам и заглянула прямо в глаза.- Если бы не ты, Ксюша, у Гены никогда не было бы дочери. Если бы не ты, его сердце любило бы вдвое меньше. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. И запомни. Навсегда запомни! Никогда не вини себя за чужие ошибки! Ты не виновата ни в чем!
Теперь уже слезы блестели на щеках каждой из нас. Одна боль на двоих. Огромная, раздирающая на части чистая боль. Но пока мы держали друг друга в крепких объятиях, нам становилось немного легче дышать и верить в чудо.
Именно с этой верой в глазах и в сердце, мы встретили врача, который после многочасовой операции, уставший и обессиленный, вошел в комнату и попросил нас присесть.
Он смотрел на нас нечитаемым взглядом, явно собираясь с мыслями, чтобы огласить свой вердикт. А мы его не торопили. Наверно, боялись, что пришел он не с радостными вестями.
Именно тогда, глядя на этого мужчину с проседью в волосах, в белом халате, сидящем напротив нас и сжимающим в своих сильных и могучих руках медицинскую шапочку, я поклялась, что уеду из этого города, из этой страны, из жизни всех дорогих моему сердцу людей, только бы Гена был жив. Больше подобных испытаний мое сердце просто не готово было выдержать.
– Операция завершена. Мы сделали все, что было в наших силах, - врач теребил шапочку, собираясь с мыслями, а мы просто перестали дышать.
– От нас больше ничего не зависит, вся надежда на его желание жить. Пока он в реанимации, в тяжелом, но стабильном состоянии. Если сейчас он справиться, то все будет хорошо.
В том, что желание жить у Гены было огромным, мы с Софьей Александровной не сомневались. Он был жив. Он будет жить! Это самое главное!
Именно с этой мыслью я оставила жену Миронова обсуждать детали лечения с врачом, а сама вышла в коридор, где меня ждал Лерой. Одолжив у него телефон, я набрала Реми.
– Ксю, ты решила каждый день менять номер телефона?- Реми, мой милый Реми, если бы ты только знал, что приключилось со мной за эти дни.
– Реми, я сегодня полечу с тобой, если твое предложение все еще в силе, - в трубке повисла тишина, а Лерой рядом изрядно напрягся.
– Ксю, что случилось?- веселый и непринужденный голос друга моментально стал серьезным.
– Я тебе все расскажу при встрече. Ну так как? Можно мне с тобой?
– Можно. Конечно, можно.
65. Не оглядывайся
– Я не разделяю эту затею. Хочешь уехать - уезжай, но не так, - уже битый час Горский пытался меня образумить.
Из больницы в сопровождении Лероя и целой армии отцовских телохранителей меня привезли в дом отца, где буквально сразу Горский начал меня воспитывать. Я даже толком не успела осмотреться, как ни крути, в родительском доме я была впервые.
– Ты не понимаешь!
– закипал отец.- Твой Потапов не защитит тебя! Здесь-то от него мало толку, а в чужой стране?
– А кто защитит? Ты? Лерой? Твоя черная армия?- я сидела, как провинившийся ребенок, на краю огромного кожаного дивана, а Горский кругами ходил вокруг меня.
– Где же вы все были утром? Почему не защитили?
Горский замер на месте и положил руки в карманы брюк. Чуток нагнувшись вперед всем телом, он пристально уставился на меня испытующим взглядом.
– А по-твоему кто тебя спас? Миронов? Этот увалень не смог увидеть дуло пистолета под своим носом!- с каждым словом тембр отцовского голоса становился все выше.
– Скажи спасибо Валере, что привел его в чувство. Люди Черниговского никогда не промазывают. Поняла меня?
– Нет, - покачала головой ответ.
– Лерой - то тут причем?
– А ты думаешь, почему Миронов успел тебя от пули отвернуть? Его бы воля, он и дальше бы сказки рассказывал, пока тебя не пристрелили бы прямо там, на его глазах.