Если бы ты знал…
Шрифт:
Я пишу, мне легчает. Быть может, со стороны это выглядит жалко и смешно, но мне плевать. Спасибо за то, что было, пусть было не так много. Странно представить, что тебя могло и не быть. Спасибо. Хорошо, что ты есть. Я желаю тебе побед и радости и никогда ни о чем не жалеть. И себе я желаю того же…
18
У нас снова холода, я целыми днями старательно генерирую тепло, но, кажется, мои ресурсы подходят к концу. Завернувшись в плед, сижу перед окном. За ним набережная в пене тревожных волн и прохладный ветер, который забирается за ворот куртки незнакомого прохожего, забавно вздымая ее. Я пришла с работы, сняла ботинки,
Сегодня день нахлынувшей пустоты. Трезвонит телефон, два раза стучались в дверь. А я чувствую себя попугаем, на клетку которого накинули одеяло. Хочется молча смотреть за окно, попивая что-нибудь согревающее. Трудно общаться.
Меня снова затянуло в Город непогод, во время, прожитое там. Вчера, пока я писала письмо, поняла причину, почему любила так самоотверженно, самоуничтожающе и подолгу не отпускала мужчин из своей жизни. Хваталась за них, как тонущий пловец за последние глотки воздуха. У меня не было отца. В детстве, юности я этого как-то не ощущала. Дедушка с бабушкой, мама с суровым характером закладывали эту дыру кирпичами внимания, заботы. Я у них была одна, и любовь трех совершенно разных людей не давала мне почувствовать своей обделенности.
В нашем классе, группе, потоке безотцовщина была почти нормой – знакомым и уже привычным семейным укладом. Если кто-то из ребят из-за этого переживал, то по меньшей мере не обсуждал со сверстниками. Я даже не переживала, пока за день до моего двадцатидвухлетия к нам домой не пришел высокий абсолютно седой мужчина. Когда-то он был рыжий. Мама провела его в комнату, где я гладила голубое атласное платье на завтрашнее торжество, и совершенно бесстрастно сказала: «Познакомься. Это твой отец. Сергей Владимирович».
Каждая женщина только раз встречает мужчину, который делит ее жизнь на две части: до встречи с ним и после. Для меня этим мужчиной стал Сергей Владимирович. Папой я его так ни разу и не назвала.
Сергей Владимирович подошел, протянул мне руку. Я кивнула. Бабушка, бывало, повторяла: «Когда, казалось бы, ничего не происходит, что-то все равно происходит». Ничего болезненного или приятного я не почувствовала. Выключила утюг, буднично пошла на кухню. Чай заваривать. Лишь проходя через прихожую и увидев у порога большие коричневые туфли нежданного гостя, я вдруг поняла, что все это время, все эти два десятка лет где-то в глубине души я искала – чего-то недостающего, необходимого. Чего именно, не понимала, потому что изначально не знала, что это такое – папа.
В ту минуту меня будто вытолкнуло давлением из высокого сосуда с плотной пробкой. Как джинна. Оказывается, Север, есть другая форма жизни, о которой ты не подозревала, будучи за прозрачными стеклянными стенами.
Мама познакомилась с отцом в институте. Второй курс, гуманитарный факультет. Много красивых слов, беседы о поэзии и философии, стопки «Иностранной литературы», горячие обсуждения самиздатских журналов, горящие глаза, вечерние звуки гитары в тесноте общежитских комнат.
Он долго признавался в любви, она долго держала оборону. Потом сдалась. Влюбилась. У них было полтора года красивой истории. Мама забеременела, как это часто случается, неожиданно. Сообщила ему. Он вдруг струсил: «Что ты собираешься делать с ребенком? Сейчас не время, у меня, ты же знаешь, докторантура». Мама отвернулась и ушла. Спустя положенное время родила рыжую девочку, вскоре устроилась на вечернюю работу. Пока меня растили дедушка с бабушкой, мама из института бежала на ткацкую фабрику.
Он вспомнил обо мне спустя двадцать лет. Робко вошел, выпил чаю, неловко попрощался и как-то грузно шагнул за порог. Своими большими коричневыми туфлями. Потом, обнимая мужчин, я часто ловила себя на мысли, что обнимаю отца. Прижимаюсь к нему крепко-крепко, не желая возвращаться обратно в стеклянные стены под плотной пробкой.
Вот только в реальности это были чужие мужчины – и я не знала, как отнестись к факту, что у меня теперь есть отец. Мы так и не построили отношений.
Незадолго до отъезда, разбирая вещи, в дальнем углу шкафа я нашла кассетный плеер. Лет пятнадцать назад мама подарила мне его на Новый год. Редчайшая была вещь – портативный, цеплялся на пояс. Я держала его в руках, рассматривала, не зная, что с ним делать и как его, такой огромный и бессмысленный, использовать. Так и в жизни чаще всего: сначала хочешь-хочешь, потом получаешь – и в итоге думаешь: а что с этим делать?
19
Во мне живут два человека. Один вечно отчаивается и защищается, у него «fuck off» на лбу написано. Второй отбивается, тщательно маскирует следы поражений и сломя голову несется навстречу жизни. Никак не сведу их в одно целое.
Рабочий день в разгаре. Посуда звенит и скользит в моих руках. Я беседую с ней, рисуя пальцами вопросы на фарфоровых поверхностях. Вот эта тарелка рассказывает о женщине с пепельными волосами, которая ела спаржу под соусом beurre blanc, – она живет в бесконечном ожидании. И могла бы еще долго выступать за команду «немного за тридцать», если бы не выдавал взгляд, в котором живет красота, но не осталось надежды.
А вот пиала, на ее краях бледно-красными кольцами застыли остатки томатного супа. Его съел угловатый гей с лицом свежим, как персик. Он любит пианиста из Овального города, ленивые песни Норы Джонс и скучает по родному Нью-Йорку. По серым небоскребам, галдящей суете, круассанам с кофе в шесть утра, когда Бруклинский мост еще сонный, а светофоры глазеют сквозь рассветный туман.
Да уж, как было бы скучно, если бы люди внутри были точно такими же, как и снаружи. Не надо никого разгадывать, не нужно никого узнавать – все видно с первого взгляда. Я слушаю обрывки историй героев Города гордых воспоминаний, периодически бегаю на перекур в туалет, где из маленького окошка под потолком слышен шепот бриза. Торопливо домываю оставшиеся приборы – скоро конец рабочего дня.
Я сниму рабочую одежду, надену что-нибудь уютное, обмотаю шею длинным шарфом, застегну пальто и побегу туда, где на вдохе глотаю прохладный соленый воздух, на выдохе отпускаю тревоги. И радуюсь, потому что в этом городе больше не нужно защищаться, скрещивать руки из страха растерять внутреннее тепло.
…Постояв у моря, продрогла. Не зайти ли мне в кофейню с прозрачными стенами здесь неподалеку? Она называется «Inter Alia» [2] . Здесь очень тихо и слышны песни чаек. Администратор этой кофейни – русская девушка Ольга, переехавшая в Овальный город четыре года назад. В свободное время она любит фотографировать море – наиболее атмосферные снимки помещает в серебристые рамки, развешивает по стенам кофейни. Я никогда не поняла бы, что она русская, если бы не книжка Довлатова, к которой она обращается каждую свободную минуту.
2
«Между прочим» (лат.).
Сегодня в «Inter Alia» никого, кроме нас двоих и одного официанта. Поздоровалась с Ольгой, заказала чай с мятой, медом и зелеными яблоками. Попросила ее посидеть со мной. Она улыбнулась, что-то прокричала официанту и села напротив.
Улыбается: «Тут редко встретишь русских, если честно. Поэтому я выбрала Овальный город, когда решила уехать. Чтобы ничего не напоминало о прошлом. А со временем поняла, что обстановка и люди вокруг ни в чем не виноваты. Мы таскаем с собой прошлое, и, если у нас с ним неладно, куда бы мы ни убежали, оно будет ныть в боку».