Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
— …и чувствую: опускаюсь куда-то. Гляжу, вполне приличный подземный ангар, но техника — дрянь. Одни авиетки, и те прошлый век… Тут же являются какие-то и норовят залезть внутрь. Ну, я заблокировался, жду. Начали они люк вскрывать, я как гаркну по внешней связи: «Где мой хозяин?» Они и присели. Я дальше: «Сию минуту, мол, реактор подорву, если хозяина не представите!». Сунулся один уговаривать, кулаком по обшивке стучал — я его током, конечно…
Я перетер цепь и принялся рыскать по рубке в поисках электродрели.
— Там
Я сверлил дырки в стальных браслетах, с удовольствием слушая Гришины разглагольствования.
— Все же я не понимаю, — продолжал Григорий. — Ну, Отчет, ну, запись о лесах… Но каким способом вы ее уничтожили?
Я снял браслет и начал растирать затекшую руку.
— Да ладно вам, — обиженно заметил Григорий, — Секреты, главное, развели… Вычеркнуть успели, да?
— Гриша, я тебе уже объяснял, что вычеркивание не помогает, — я принялся за второй браслет. — Нужно было любым способом уничтожить бумагу вместе с записями. Сжечь не удалось, поэтому…
— Вырезали ножиком! — вмешался Гриша.
— Фу ты, господи, откуда там ножик! Ты вспомни, что у меня в карманах-то было!
— Н-ну, спички, — неуверенно сказал Григорий. — Потом это еще…
— Что? Думай, думай!
— Ничего больше не было, — решительно заявил Гриша. — Бросьте издеваться над роботом.
— Да мышонок там был, мышонок! Когда я папки по ящикам раскладывал, он из кармана вылез. Я его незаметно в конторку стряхнул да телефоном и прикрыл от Кисселини. А скоросшиватель открытым оставил. Думал, там где-то рядом запись о корабле должна быть, — я же не знал, что мафиози Драндулет себе прикарманили…
— Дредноут, — поправил Гриша.
— Об одном только и думал все это время: доберется до записи или не доберется? Добрался. Он ведь голодный был, мышонок № 1000…
— Стоп-стоп, — спохватился робот. — Мышонок-то наелся, а вы как же? Вы когда последний раз обедали?
— Сто лет назад!
— С питанием не шутят, — наставительно сказал Григорий. Когда речь заходила о серьезных вещах, он сразу терял чувство юмора. — Идите в пищеблок, я вам приготовлю что-то вкусненькое…
Я содрал наконец второй браслет наручников и отправился на кухню. По дороге я думал о том, что Петру Евсеичу придется вновь выдать мне напрокат Драндулет (нет-нет, Дредноут, именно Дредноут!). Только полечу я уже не один. И будет это не отпуск, а работа. Настоящая работа. В ящиках осталось еще много папок с чернильными датами на обложках, и я понимал: пока они целы, моя статья к 400-летию великого Ньютона так и останется не дописанной…
Едва я уселся за стол, ликующий Гришин голос возвестил из динамика:
— Готово! Ешьте на здоровье!
И передо мной появилась огромная тарелка, до краев наполненная аппетитной, горячей, ароматной манной кашей.
Рассказы
Ананасы в кадках
В деревне Бякино был совхоз. Много-много лет специализировался он на ананасах, которые тут не росли. Бякинцы очень гордились, что у них самая большая плантация в мире, но жили впроголодь.
Однажды в совхозе прошло собрание, и ананасы были признаны волюнтаризмом. Бякинцы единодушно поддержали и одобрили, но продолжали сеять ананасы, потому что сверху был спущен план.
Плана совхоз не давал, так как на самой большой плантации вырастали самые маленькие в мире ананасы. Представитель Гвинеи, приглашенный посмотреть на достижения, все время просил на память хотя бы один плод. Он говорил, что в Гвинее все будут просто счастливы. Но плод ему не дали, потому что не желали очернительства и клеветы зарубежных радиоголосов.
Держать кур сначала опять разрешили, а потом опять запретили. Поэтому бякинцы питались одними трудоднями, то есть чем бог пошлет.
Тогда провели собрание, на котором было предложено ввести новые формы труда. Бякинцы единодушно поддержали, одобрили и ввели.
Там, где трудилось сорок человек, стало работать двадцать. Культура производства ужасно возросла, но ананасов пока не было. Тогда ту же работу стали делать вдесятером. Дисциплина укрепилась до невозможности, но ананасы не росли.
Тогда провели собрание по вскрытию резервов. Бякинцы поддержали, заявили со всей ответственностью и стали работать вчетвером. Потом вдвоем. В конце концов в совхозе остался один человек. Однако осенью ему не заплатили денег, со всей ответственностью заявив, что один человек столько зарабатывать не в состоянии. Он обиделся, доел кур и уехал в город — к тем тридцати девяти, что уехали раньше.
Так как ананасов все еще не было, решили провести собрание по интенсивной технологии. Но тут заметили, что поддерживать и одобрять некому, и раздали плантацию горожанам дачникам. Те немедленно занялись выращиванием картофеля несовременными ручными методами.
Последний бякинец стал писателем-деревенщиком, живет, естественно, в городе и часто публикует в центральной печати горькие статьи с призывом возродить былую славу забытого Бякина. На подоконнике своей городской квартиры он выращивает ананасы в больших кадках. Там они тоже не растут.
Два сеанса
С первых же кадров Чичигин понял: фильм грустный.
Герои картины не спеша ходили из комнаты в комнату, беседовали, курили, думали… Текла размеренная, канительная жизнь, словно в замедленно снятом муравейнике.