Если только ты
Шрифт:
Волосы у меня на затылке встают дыбом. Так всегда бывает, когда срабатывает моё шестое чувство. Предупреждение.
Мне следовало бы бежать в другую сторону, увеличивая дистанцию между нами, как я делал последние два года.
С тех пор как я присоединился к «Кингз» и оказался неразрывно связан с её братом, я держал свои глаза, мысли, руки и внимание старательно подальше от Зигги Бергман. Потому что Рен — добрый, добропорядочный, всегда улыбающийся капитан моей команды, мужчина, который на самом деле является моей полной противоположностью — единственный человек, которого
Это значит держаться подальше от людей, которых он любит. Которых, как оказалось, довольно много. Шестеро братьев и сестёр. Шестеро.
Это оказалось несложно, учитывая, что большинство из них уже нашли вторых половинок, хотя… давайте будем честны, в прошлом это не мешало мне соблазнить кого-либо. Я поклялся себе, что буду избегать общения с оставшимися двумя родственниками, какими бы привлекательными они ни были.
С одним из них было проще, чем с другой.
Вигго, его младшего брата, было нетрудно списать со счетов. Несмотря на то, что он чертовски хорош собой, он всегда размахивает любовным романом, крича о токсичной маскулинности и хэппи эндах. Я не люблю романтиков, и этот урок я усвоил на собственном горьком опыте после того, как несколько человек отказались поверить, что я действительно так не заинтересован в отношениях, как я им говорил.
С Зигги, с другой стороны, было сложнее. Поразительный рост и внешность, но такая скромная и тихая — восхитительная смесь противоречий, и мне приходилось постоянно напоминать себе, что я не буду их исследовать. Её я решил игнорировать. И я очень хорошо справлялся с этим решением в течение последних нескольких лет.
До сих пор.
— Сейчас буду! — кричит она в дом, прежде чем наброситься на меня. Я улавливаю лёгкий аромат духов, мягкий и чистый, такой лёгкий, что это может быть только аромат её кожи, мыла, которым она моется.
Христос. Теперь я думаю о том, как она купалась. Пузырьки поднимаются вдоль её длинных веснушчатых ног, растворяясь в изгибе грудей.
— Что это было? — спрашивает Зигги, отвлекая меня от более развратных мыслей.
— Я не знал, что это ты.
Её глаза сужаются.
— Ты… не знал, что это я.
Я отворачиваюсь и смотрю на океан, стараясь не смотреть на неё. Боже, я пьян. Мир качается, как будто я на корабле, преодолевающем заоблачные волны.
— Да, — говорю я с тошнотворным вздохом.
Она скрещивает руки на груди.
— Мы виделись всего несколько раз. Я выгляжу как твой лучший друг.
— Это абсолютно неправда, — бормочу я, массируя ноющие виски. Мой мозг словно превратился в кашу. И, как это часто бывает, мой желудок пронзает острая, знакомая боль.
Она фыркает.
— Ты действительно думаешь, будто я поверю, что ты меня не узнал?
— Да, — огрызаюсь я, поворачиваясь к Зигги и заставляя её быстро отступить на шаг, когда её глаза расширяются от удивления. — Уже темнеет. Ты была освещена сзади, а я пьян. Твои волосы были распущены, а они
Теперь её брови приподнимаются — две коричные дуги, выгнувшиеся над большими зелёными глазами цвета мокрой глянцевой листвы, подобной той, что окружает нас.
— Откуда ты знаешь, что мои волосы никогда не распущены?
— Я не притворяюсь, что знаю, или что мне есть дело до того, как выглядят твои волосы, — резко говорю я ей, надеясь, что это отпугнёт её. — Я имею в виду то, что когда я вижу тебя, они никогда не распущены.
Она склоняет голову набок и снова скрещивает руки на груди.
— Я даже не подозревала, что ты меня замечал, когда наши пути пересекались. Ты, казалось, не замечал того факта, что я вообще существую.
— Да, но ведь легко не заметить того, кто явно хочет, чтобы его не замечали. Если ты надеялась на другую реакцию, я бы посоветовал пересмотреть твоё поведение.
Внезапно выражение её лица становится непроницаемым. Когда она моргает, её глаза блестят от влаги.
И тут я понимаю, что совершил нечто ещё более непростительное, чем мысленное растление младшей сестры моего лучшего друга.
Я довёл её до слёз.
***
Последние три недели, прошедшие с тех пор, как Зигги убежала на грани слёз, начались как типичный запой отвращения к самому себе, но завершились новым, безрадостным падением. Положив повыше свою вновь травмированную ногу, я сижу на диване у Рена и становлюсь получателем грозного хмурого взгляда.
Фрэнки.
Мой крайне недовольный агент сидит в кресле напротив меня, как обычно, с головы до ног в чёрном, её длинные тёмные волосы обрамляют выразительные карие глаза. В сочетании с суровым выражением лица и рукой, угрожающе сжимающей серую акриловую трость, она выглядит как разъярённая ведьма, готовая проклясть меня. Я думаю, ещё одно неверное движение с моей стороны, и она может реально это сделать.
— Ты, — категорично заявляет она, — задница немыслимых размеров.
— Это не новость, — закрыв глаза, я откидываю голову на подлокотник их дивана.
Фрэнки тычет меня в бедро кончиком своей трости. С силой.
— Ой! — скулю я. — Рен, Фрэнки ударила меня.
— Не разговаривай с ним, — огрызается она. — Он не имеет отношения к этому разговору.
— Так почему мы проводим эту встречу у вас дома, пока Рен готовит нам обед?
— Это чтобы я не убила тебя, — мрачно говорит она мне.
Я сглатываю. Гнев Фрэнки — это, пожалуй, единственное, чего я боюсь. Ну, и потери моей хоккейной карьеры.
Возможно, я также немного боюсь, что в конце концов совершу что-то, что может стоить мне дружбы с Реном. Не то чтобы я когда-нибудь признался в этом кому-либо, особенно Рену.
Я бросаю взгляд на мужчину, о котором идёт речь, а он по-прежнему не выказывает никаких признаков того, что списал меня со счетов, учитывая, что он отвозил меня в своём микроавтобусе на мой последний приём к врачу и обратно, а теперь готовит мне еду. И всё же он заставляет меня нервничать, стоя спиной ко мне, одетый в свой театральный фартук с нарисованными Уильямами Шекспирами и сосредоточенный на готовке.