Если только ты

Лиезе Хлоя

Мы с Вигго одновременно склоняем головы набок, пытаясь понять их костюмы.

— Кто вы, чёрт возьми, такие? — спрашивает Вигго.

Я хлопаю его по плечу.

— Веди себя хорошо.

Гэвин закатывает глаза и бросает на Оливера испепеляющий взгляд.

— Я же говорил тебе.

— Да бросьте, ребята! — кричит Олли. Гэвин забирает у него тарелку с сыром и оставляет Оливера стоять в коридоре. — Сондхейм и Бернстайн! Как вы этого не поняли?

Гэвин что-то бормочет себе под нос, но на его суровых

губах появляется улыбка.

Вигго смотрит на Оливера, затем понимает.

— Автор текстов и композитор, которых ты любишь.

— Которых любят все, кто хоть как-то разбирается в мюзиклах, — Оливер заходит на кухню, отталкивая руки Гэвина от тарелки с сыром. — Даже не думай прятать от меня сыр бри, Хейз.

Гэвин улыбается, затем целует его в щёку, крепко и нежно.

— Я бы не посмел.

На этот раз раздаётся звонок в дверь — значит, это не семья.

— Я открою! — Рен выбегает на открытое пространство гостиной из коридора, одетый в тёмно-серый костюм в широкую полоску, и проводит пальцами по своим волосам.

По своим чёрным волосам.

Я изумлённо смотрю на него.

— Боже мой, Рен. Скажи мне, что ты их не покрасил.

Мой брат фыркает и качает головой, останавливаясь перед зеркалом, висящим на стене в прихожей. Он поправляет волосы, и теперь я вижу, что это парик, хотя и чертовски хороший.

— Фрэнки сказала, что если я хотя бы взгляну на краску для волос, она привяжет меня за руки к кровати, — ухмыляется Рен. — Хотя это наоборот заманчиво, знаете ли…

— Эй! — мы все зажимаем уши руками.

— Ничего подобного! — кричу я.

Рен смеётся, затем открывает дверь. В комнату заходит, похоже, большая часть команды «Кингз». Тайлер и Энди одеты как Траляля и Труляля, Крис — как Безумный Шляпник. Вливается ещё больше народу, руки полны подарков и напитков, хотя я знаю, что Рен сказал им не утруждаться

Я машу в знак приветствия, затем возвращаюсь к приготовлению блюд на кухне, проверяю, насколько разогрелись шведские фрикадельки Вигго в панировочных сухарях без глютена, затем аккуратно перемешиваю безглютеновую пасту, которая пойдёт к ним на гарнир и которая немного сложна в приготовлении. Методом проб и ошибок мы выяснили, что если сварить её до состояния аль денте, слить воду и сбрызнуть маслом, то макаронины не слипаются и не превращаются в кашицу.

Фрэнки выходит из коридора, её тёмные волосы рассыпаны по плечам и спине. Она одета в сногсшибательное чёрное платье с глубоким V-образным вырезом, облегающим её тело.

Я удивлённо приподнимаю бровь, когда она подходит к столу, берёт с до краев наполненного чёрного ониксового блюда мармелад из рутбира и отправляет его в рот.

— Фрэнки. Вауууу.

Она пожимает плечами, ухмыляясь.

— Да. Я выгляжу довольно сексуально. В этом платье мои сиськи выглядят просто фантастически.

Я

разглядываю её грудь. Не то чтобы я на протяжении многих лет обращала особое внимание на грудь моей невестки, но я давно её знаю и не могу не заметить, что грудь выглядит… больше? Это было бы в высшей степени не в её характере, поскольку, как и у меня, у неё проблемы с подбором одежды, но кто знает, может, она по такому случаю решилась надеть бюстгальтер с эффектом пуш-ап.

— Ты выглядишь потрясающе, — говорю я ей. — Чувствуешь себя потрясающе?

— Чёрт возьми, нет. Я чувствую себя как мусорный бак в августе, который управление по утилизации забыло забрать. Но со мной всё будет в порядке.

— Боже, Фрэнки, — меня передёргивает. Моя невестка умеет так выразительно выражаться, что это одновременно и благословение, и проклятие. — Что случилось?

Её улыбка не исчезает. Она просто жуёт свой мармелад из рутбира и поворачивается к Рену, наблюдая, как он закрывает за всеми дверь, а затем загоняет их внутрь, в главную комнату.

— Ничего.

— Ничего? — я в полном замешательстве.

Но потом становится неважно, о чём я думаю или что говорю, потому что дверь снова открывается. И на этот раз пришёл Себастьян.

Он с головы до ног одет в чёрное, в волосах у него сверкающая корона из оникса, которая отливает серебром, когда он поворачивает голову и закрывает дверь.

Мои глаза распахиваются шире. Я упиваюсь деталями — кожаной курткой и брюками, которые облегают его тело, словно вторая кожа, оловянной строчкой швов, которая слегка переливается при каждом движении, образуя такой же замысловатый рисунок, как и его татуировки. Он проводит рукой по волосам под своей короной, отчего серебряные кольца на его пальцах сверкают.

И затем его взгляд встречается с моим. Он улыбается, медленно и понимающе. Это мило, но в то же время… сексуально, этот чуть заметный изгиб его губ, один уголок рта выше другого, изящный изгиб одной тёмной брови.

Я смотрю, как он идёт ко мне, и пытаюсь понять, почему он кажется мне таким знакомым. Не только потому, что он мой друг. Не только потому, что теперь я думаю, что знаю его лицо так же хорошо, как своё собственное. Но потому, что он выглядит как…

Я ахаю, зажимая рот рукой.

Себастьян Готье одет как персонаж из моего любимого ромфанта — эпически волшебного, мрачного и запутанного шведского фэнтезийного романа. И не просто как персонаж — как злодей. Неисправимый, ужасно холодный и жестокий злодей. По крайней мере, он кажется таким, пока вся его предыстория и тайная альтруистическая стратегия не раскрывают его как героя третьей книги. Неделю назад я дала Себастьяну первую книгу. Он не мог прочитать их все. В каждой из них почти тысяча страниц. Этого просто не может быть.