Если завтра война. «Арабская весна» и Россия
Шрифт:
Заключение
Владимир Ильич Ленин буквально за несколько месяцев до Февраля 17 года пребывал в полной уверенности, что только следующие поколения революционеров доживут до торжества провозглашаемых идей. Но – заговорщики в Петрограде распорядились иначе, запустив процессы, перевернувшие весь ход истории 20 века. Аналогии всегда нужно применять аккуратно и осторожно, однако мы вполне можем столкнуться с похожей ситуацией – события могут наступить внезапно для всех. И совсем иначе, чем представляется.
Современная российская власть в представлениях обывателей насквозь прогнившая и коррумпированная, хотя при этом жизнь как-то продолжается, самолеты летают, хлеб продается, спасатели спасают,
И эту ответственность с нее никто и никогда не снимал и не снимет.
Есть определённая вероятность того, что описанный выше сценарий будет использован против России – хотя бы потому, что бесценный опыт, полученные современными технологами и стратегами Запада, требуется им для собственного выживания – слишком близко западная модель глобализующегося мира подошла к своему краху. Они абсолютно уверены в собственной значимости и исключительности, и поэтому готовы нести и дальше «бремя белого человека» так, как несли его сотни лет диким народам Азии, Африки и Америки. То, что при этом миллионы людей превращались в пыль вместе с созданными поколениями их предков государствами, цивилизаторов никогда не останавливало.
Сегодняшние лозунги о правах человека, демократии и прочих священных понятиях цивилизаторы обращают только к себе. Им не нужны союзники – их вполне устроят именно рабы. Вопрос только в том, согласимся ли мы ими стать.
Вместо послесловия. Холодная война – в прошлом, пришло время прохладной
(«The Guardian», Великобритания) 24 февраля 2013
Оригинал статьи: http://www.guardian.co.uk/commentisfree/2013/feb/24/cool-war-cyber-conflict
Перевод – ИноСМИ.Ру http://www.inosmi.ru/world/20130225/206287329.html
В большинстве случаев военные конфликты определяются ходом сражений и своими технологиями. Первая Мировая война ассоциируется у нас с газом, танками и началом применения авиации, Вторая Мировая война – со стратегической бомбардировкой и первым опытом применения ядерного оружия. Эти технологии помогли нам осознать самих себя как человечество, оценить наш опыт и сформировать политику, и именно они внушили нам наши нынешние страхи. Но каковы особенности конфликтов, в которые мы вступаем сегодня?
На прошлой неделе Дэвид Роткопф (David Rothkopf), колумнист из Foreign Affairs и приглашенный консультант Фонда Карнеги за международный мир, высказал поразительную мысль. В своей статье, на написание которой его вдохновила информация о секретном подразделении Народной Армии Китая, взломавшем компьютеры многих государственных учреждений Вашингтона, он предположил, что в настоящее время мы живем в эпоху «прохладной войны».
Он выделяет две отличительные черты этого типа конфликтов. Во-первых, этот тип противостояний подразумевает «практически непрерывные действия наступательного характера в отсутствии каких-либо боевых операций, постоянные попытки нанести ущерб, ослабить противника или получить преимущество над ним посредством нарушения суверенитета или проникновения в систему обороны». Второй отличительной чертой нового типа конфликтов, которая, в частности, касается недавних разоблачений китайских кибератак, является применение новейших технологий, которые меняют характер развития конфликтов и напряженных ситуаций.
«Целью холодной войны, – пишет он, – было получить преимущество на случай начала следующей „горячей“ войны или, возможно, предотвратить ее. Цель прохладной войны – иметь возможность постоянно наносить удары, не опасаясь спровоцировать горячую войну и делая последнюю нежелательной (чему способствовали ядерные технологии в период холодной войны) и даже бесполезной».
Роткопф не первый, кто заговорил о начале прохладной войны. В конце 1970-х годов этот термин впервые предложил писатель-фантаст Фредерик Пол (Frederik Pohl), который в своем романе-антиутопии с таким названием нарисовал картину борьбы наемных хакеров различных государств, запускавших вирусы, чтобы обрушивать фондовые биржи, борьбы, в которой сражения уступили место саботажу.
В конце прошлого года European Journal of International Law тоже предпринял попытку дать определение новому типу конфликта, утверждая, что, как и в случае с холодной войной, важным фактором здесь является нарастающая непримиримость в отношениях между международными органами.
«Мы уже не наблюдаем за тем, как те или иные сверхдержавы направляют друг на друга орудийные арсеналы наготове, и разговоры сейчас ведутся совершенно иные. Тем не менее, от одной точки напряженности и глобальной угрозы до другой, будь то Африка, Ближний Восток (Сирия, Иран), Юго-Восточная Азия, Кореи, Япония или Китай, Совет Безопасности и региональные органы зачастую расстраивают планы друг друга посредством вето, посредством угроз наложить вето или в результате отсутствия консенсуса».
Утверждение, что технологии меняют природу конфликта, уже успело превратиться в трюизм. Однако отличительной чертой конфликтов в нынешнюю эпоху стало то, каким образом сочетание технологий и знаний об их смертоносной и разрушительной силе на уровне, не дотягивающем до уровня горячей войны, ставят под угрозу дипломатические соглашения и международное право, в частности те его пункты, которые касаются суверенитета.
Реальность такого положения дел очевидна. Состояние прохладной кибервойны уже характеризует отношения между некоторыми государственными субъектами и некими посредниками, ежедневно проводящими кибератаки и участвующими в гонке кибервооружений. И ответственность за эти кибератаки несет не только Китай. США и Израиль стоят за созданием вируса Stuxnet, который смог захватить и использовать автоматизированные системы управления Ирана, чтобы повредить ядерные центрифуги, и это стало доказательством того, что посредством подобных атак враг способен нанести физический ущерб промышленным системам, не пересекая государственных границ.
Если кибервойны ознаменовали собой начало новой эры саботажа и шпионажа, участившиеся случаи применения беспилотных истребителей, которые управляются операторами, находящимися далеко от линии фронта, вызывают не меньшее беспокойство. Вопрос о том, являются ли беспилотники более или менее нравственным оружием в сравнении с другими видами смертельного оружия, никем не обсуждается. Согласно законам войны, ключевое значение имеет намерение, то есть то, насколько оправдана цель, насколько она опознаваема и насколько велик риск жертв среди мирного населения.
Если новые технологии представляют собой вопрос, требующий особого рассмотрения, как утверждает Майкл Уолцер (Michael Walzer), специалист по этике и автор книги «Справедливые и несправедливые войны» (Just and Unjust Wars), то здесь речь должна идти не о правильности или неправильности точечной ликвидации – она всегда имела место в условиях войны, и ее применение в ходе развития конфликта контролировалось международным гуманитарным правом.
Вместо этого, настаивает он, «сложность» кроется в том, что «технологии настолько развиты, что критерии их использования, вероятнее всего, постоянно будут ослабляться» – по его мнению, это уже случилось в Пакистане и Йемене. Проблема, возникающая в связи с использованием других новых технологий в условиях прохладной войны, заключается в том, что они облегчают развитие разного рода незначительных конфликтов. Уолцер прав. Нам уже пора беспокоиться. Одной из ключевых характеристик «войны с терроризмом», одним из компонентов прохладной войны, как пишут критики, является то, что она стала бессрочной.