Эта гиблая жизнь
Шрифт:
– Ушел, – продолжила бабка, – они, эти, которые в форме, всегда свое дело сделают и уходят. О-хо-хо. За стенкой-то все долбят, ремонт какой, глядишь, дом совсем развалят.
Бабка подождала, что ответит Лида. Но та молча стояла у плиты, глядя на огонь, и Нюра перешла к другим вещам, близким и понятным:
– Рынок-то на Садовой был, как хорошо! Два трамвая и там. Теперь, говорят, в Озерках дешевый. На Хо Ши-Мина, какой-то.
Лида не отозвалась и на рынки. Но истосковавшуюся по общению бабку остановить
– Днем сосед новый въехал. Морда поперек себя шире. К Давыдовичам, в их комнату. И ордера нет! Купил, и все! Вот теперь времена, без ордера жилье дают. Пошел и купил. Одни мы с тобой да Гришка остались с этим мордоворотом. Тетка-то пишет?
– Пишет, – просто ответила Лида, сняла закипевший чайник и понесла его к себе в комнату.
– Привет ей от меня. – Бабка Нюра поднялась с табуретки и, тяжело переваливаясь, пошла к себе, чтобы глядеть в окно на каменный двор-колодец с единственным сухим, без листьев, деревом в залитом асфальтом дворе.
Квартира потихоньку просыпалась. Потащился на кухню Гриша – давно потерявший возраст алкоголик, шел с закопченной кастрюлькой, не сготовить, а стянуть что-нибудь у соседей. Вернулся, хлопнув дверью, с пробежки новый сосед. На ходу стягивая красный спортивный костюм, пошел в ванную. Еще две двери комнат были закрыты, жильцы давно уже куда-то уехали.
С Лидой Олег познакомился в начале лета. Парусник до того, как поставить в заводской док, на несколько дней ошвартовали у набережной между речными сухогрузами и катерами военно-морского училища. Был какой-то праздник, и народ целый день толокся вокруг, глазея на корабли.
Уже ближе к вечеру, когда сошли на берег капитан и старпом, Олег остался старшим на борту, стоял у трапа вместе с вахтенным, коротая время и слушая с берега крики восточного человека. Тот, словно карикатурный торговец с рынка, в огромной кепке над лицом со жгучими усиками, внизу у трапа жестикулировал, доставал из кармана пиджака толстую пачку денег, перехваченную резинкой. На своей машине, старой, видавшей виды иномарке, он въехал прямо на набережную и теперь в ее окна было видно скучающих девиц, лениво поглядывающих на парусник.
– Слушай! Ну почему нельзя? Давай договоримся. «Торговец» хотел на ночь зафрахтовать корабль, покатать девочек по Финскому заливу.
– Сколько? – Край пачки разлохматился и развернулся как букет.
– Пятьсот тысяч, – коротко бросил Олег. – Долларов. Покупай парусник и катайся хоть всю жизнь.
Восточный человек ругался на каком-то непонятном языке, девицы в машине зевали, вечерний ветер лениво шевелил флаг.
– Не ругайся, здесь тебе не кабак, – сурово с высоты палубы заметил вахтенный.
– Почему не кабак?! Где тогда кабак? – возмутился восточный человек.
– Езжай на Петроградскую, там у Петропавловской крепости
Вахтенный, несмотря на свои сорок с лишним лет, каждый день по два часа тягал гири. У него и бицепсы уже были как эти гири – круглые и твердые, как шары. Сам он, широкий, квадратный, как шкаф, загородил трап.
Восточный человек ринулся было наверх, глазами наткнулся на вахтенного, оценил его и повернул назад к машине. Отъезжая, он еще что-то кричал через опущенное стекло, а одна из девиц махала на прощание рукой.
– Этот кабак, «Кронверк», когда еще парусником был, ленинградской мореходке принадлежал, «Сатурн» назывался. Испоганили корабль! Хотя, разве помнит, кто об этом? Мне так батя рассказывал. Он в мореходке этой политэкономию преподавал, вроде как менеджмент, только времен развитого социализма.
Вахтенному стоять у трапа было скучно, ему у него еще ночь коротать. Да и штурман давно бы уже ушел в каюту, просто загадал, вот еще три симпатичных девушки пройдут мимо, и тогда он со спокойной совестью пойдет к себе ставить чайник.
Девушки, которых до этого было много, словно исчезли. Вечер давно растворился в белой ночи. Мимо прошла одна парочка, подальше от пирса, у самой стеночки, поднимающейся к тротуару. Как пограничники, прошли собачники. Последней, с пятнистым далматином на поводке, прошла у борта совсем еще девчонка в красной куртке, желтых хрустящих штанах из плащевки с большими наушниками на коротко стриженой голове. Она прошла, покачиваясь в такт неслышной музыке, утащив за собой и далматинца, который все не мог остановиться и пристроиться по своим собачьим делам.
Набережная опустела, и Олег уж подумал, что в этот раз придется, не дождавшись удачи, идти в каюту, когда невысокая девушка прошла вдоль борта, задрав голову, рассматривая уходящие вверх мачты.
– Полновата, – пожевал губами вахтенный.
Олег проводил девушку взглядом. Она, продолжая идти, все не могла оторваться от мачт. Маневр неосторожный, поскольку и без заведенных на берег канатов по асфальту под ногами тянулись шланги, подающие воду, электроэнергию, все что нужно кораблю на стоянке.
Электрический кабель, толстый, как удав, лежал, провисая на крохотных деревянных козлах, и засмотревшаяся на мачты девушка, зацепившись за него, охнув, неловко взмахнула руками и растянулась прямо на пирсе.
Штурман рванулся к ней, как охотничий пес к добыче. Вахтенный только успел покрутить головой.
– Вы не ушиблись? Что ж вы, девушка, так неосторожно?
С его помощью она поднялась, отряхнула ладони, попробовала шагнуть и тут же, сморщившись от боли, схватилась за коленку. Кожа в сбитых местах приобрела молочно-белый цвет, и теперь на ней проступили красные капельки крови.