Эта песня мне знакома
Шрифт:
Через несколько минут мы, запыхавшиеся, но довольные собой — во всяком случае, так я считала, — ввалились в дом.
Барры хлопотали на кухне, и до меня донесся запах пекущихся кукурузных лепешек. Обыкновенно мой завтрак состоит из чашки черного кофе с половинкой подсушенного рогалика (и никакого масла и плавленого сыра, да-да), и я немедленно поняла, что, если я хочу сохранить фигуру, мне придется собрать в кулак всю свою силу воли. Но сегодня, когда мне предстоял первый совместный завтрак с Питером в нашем доме, я не собиралась об этом думать.
У жизни в особняке есть один неоспоримый плюс: у тебя всегда есть выбор, где
Я заметила, что Джейн Барр чем-то обеспокоена. Ее теплое приветствие не могло скрыть затаившейся в глазах тревоги. Что-то было не так, но мне не хотелось расспрашивать ее при Питере. Я видела, что он тоже это почувствовал.
На столе рядом с его местом лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». Питер потянулся было развернуть его, потом спохватился:
— Кей, я так привык читать газеты за завтраком, что совсем позабыл: теперь у меня есть отличный повод отложить чтение на потом.
— Это не обязательно, — запротестовала я. — Можешь пока почитать рубрику международных новостей. А я возьму себе городские.
Мы пили уже по второй чашке кофе, когда Джейн Барр вернулась в комнату. На этот раз она даже не пыталась скрыть свое беспокойство.
— Мистер Кэррингтон, — обратилась она к Питеру, — я не из тех, кто любит приносить плохие новости, но сегодня утром, когда я зашла в супермаркет, туда как раз привезли новый выпуск «Суперстар». Герой номера — вы. Я подумала, что на вас сейчас обрушится вал телефонных звонков, поэтому хотела предупредить, но решила дать вам спокойно позавтракать.
Под мышкой у нее был зажат номер журнала, сложенный пополам. Она протянула его Питеру.
Он расправил его, взглянул на обложку и закрыл глаза, как будто пытался отгородиться от зрелища, смотреть на которое было слишком мучительно. Я перегнулась через стол и забрала у него журнал. Во всю ширину обложки красовался заголовок: «ПИТЕР КЭРРИНГТОН УБИЛ МОЮ ДОЧЬ». Под ним в ряд были напечатаны две фотографии. Одна из них была официальная фотография Питера из фотобанка, вроде тех, какими газеты снабжают свои публикации с жизнеописаниями руководящих работников. Он не улыбался, и это меня не удивило. Мой Питер с его врожденной застенчивостью был не из тех, кто улыбается на камеру. Однако снимок выбрали совершенно неудачный; выражение лица у Питера на нем было холодное, даже высокомерное и презрительное.
Рядом с ним разместили фотографию Сьюзен Олторп, ослепительно красивой в своем бальном платье, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и сияющими от радости глазами. Не осмеливаясь взглянуть на Питера, я перевернула страницу. Двухстраничный разворот был ничуть не лучше. «УМИРАЮЩАЯ МАТЬ ТРЕБУЕТ ПРАВОСУДИЯ». Заголовок сопровождался фотографией истаявшей и убитой горем Глэдис Олторп в окружении снимков ее дочери на каждом этапе ее недолгой жизни.
Я достаточно смыслю в юриспруденции, чтобы понимать: если Питер потребует публичных извинений и не получит их, ему останется лишь подать на Глэдис Олторп в суд. Я подняла глаза на Питера,
— Что ты собираешься предпринять? — спросила я его.
Джейн Барр скрылась в кухне.
В глазах у Питера застыла такая мука, как будто его хлестнули. В голосе у него, когда он заговорил, тоже звучала боль.
— Кей, двадцать два года я отвечал на все вопросы об исчезновении Сьюзен Олторп, которые мне задавали. Спустя всего несколько часов после того, как стало ясно, что она исчезла, на нас насела прокуратура. Меня допросили. Еще через сутки, не дожидаясь просьбы, мой отец позволил обыскать все поместье с собаками. Особняк тоже перевернули вверх дном. Мою машину конфисковали. Им не удалось обнаружить ни единой улики, на основании которой можно было бы сделать вывод, что мне известна дальнейшая судьба Сьюзен после того, как я в тот вечер отвез ее домой. Ты представляешь, какой начнется кошмар, если я потребую от матери Сьюзен публичных извинений, не получу их и вынужден буду подать на нее в суд? Я скажу тебе, что произойдет. Журналисты устроят такой балаган, что бедной женщине придет конец еще задолго до того, как начнется судебный процесс.
Питер поднялся. Он весь дрожал и с трудом сдерживал слезы. Я бросилась к нему и обняла. Единственное, чем я могла ему помочь, — это говорить ему, как сильно я его люблю.
Мне кажется, мои слова немного его ободрили, во всяком случае, он почувствовал, что не одинок. Но потом он сказал — печальным, даже каким-то отстраненным тоном:
— Я оказал дурную услугу, когда женился на тебе, Кей. Тебе ни к чему эти неприятности.
— Как и тебе, — парировала я. — Питер, думаю, как это ни отвратительно, тебе нужно потребовать у миссис Олторп публичных извинений, а если придется, то и подать на нее в суд за клевету. Мне очень ее жаль, но она сама заварила эту кашу.
— Не знаю, — покачал он головой. — Даже не знаю.
Винсент Слейтер явился, когда Питер принимал душ. Я знала, что они договорились вместе отправиться в офис.
— Вы должны убедить Питера, что нужно потребовать публичных извинений, — сказала я ему.
— Этот вопрос мы будем обсуждать с нашими юристами, Кей, — отрезал он.
Мы переглянулись. С первой же минуты, как только я увидела Слейтера, когда пришла в этот особняк с просьбой позволить мне провести здесь благотворительный вечер, я ощутила его враждебный настрой по отношению ко мне. Однако я понимала, что должна вести себя осмотрительно. Он занимал в жизни Питера важное место.
— Питеру дали шанс восстановить свое доброе имя, продемонстрировать всем, что против него нет ни единой улики, которая доказывала бы его причастность к исчезновению Сьюзен, — не сдавалась я. — Если он не станет требовать извинений, с таким же успехом он может повесить себе на шею табличку с надписью «Да, это я ее убил. Я виновен».
Слейтер ничего не ответил. Тут сверху спустился Питер, поцеловал меня на прощание, и они ушли.
В тот же день, копая траншею для прокладки нового подземного кабеля, работники дорожной службы наткнулись на скелет женщины, плотно завернутый в полиэтилен и зарытый на неогороженном участке на краю поместья Кэррингтонов. Перед ее полуистлевшего белого шифонового платья покрывали бурые пятна, которые, по всей видимости, были кровью.