Эта песня мне знакома

Кларк Мэри Хиггинс

Джеффри Хаммонд показался на лестнице, ведущей со второго этажа.

— Вот, значит, как моя жена представляет меня гостям? — вскинув брови, осведомился он. — «Ага, вот и он»?

Греко увидел перед собой высокого мужчину без малого пятидесяти лет, который напомнил ему астронавта Джона Гленна. Как и у Гленна, вокруг глаз у него разбегались озорные морщинки-лучики. На макушке намечалась лысина, и он никак не пытался скрыть этот факт. Греко ужасно раздражали мужчины, у которых не хватало духу взглянуть в глаза неизбежности и покориться природе. Накладку

он мог различить с расстояния в милю, но ниже всего в его глазах падали те, кто прибегал к «внутреннему займу»: пытался прикрыть лоснящуюся плешь длинными чахлыми прядями, зачесанными с другой стороны головы.

Прежде чем ехать, Греко произвел серьезную предварительную подготовку; прошлое у четы Хаммондов оказалось примерно таким, какого он и ожидал от друзей Грейс Кэррингтон. Оба из хороших семей: ее отец был сенатором, его прадед — членом кабинета министров. И он, и она получили неплохое образование; у них был шестнадцатилетний сын, который в настоящее время учился в закрытой частной школе. Джеффри Хаммонд собирал средства для какого-то фонда, Нэнси подрабатывала в штабе местного конгрессмена на какой-то административной должности.

Он объяснил, почему хочет поговорить с ними, и в сообщении, которое оставил на автоответчике, и потом, в телефонном разговоре. Нэнси провела его в гостиную, и он принялся осматриваться. Кто-то из супругов, видимо, любил музыку: большую часть комнаты занимал концертный рояль и ноты. На крышке рояля стояли семейные фотографии. На кофейном столике аккуратной стопочкой лежали журналы: «Нэшнл джиографик», «Тайм», «Ньюс-уик». Судя по их виду, их уже успели прочесть. Диван и кресла были добротные, но требовали замены обивки.

В общем и целом дом производил приятное впечатление, а хозяева казались людьми культурными. Как только они уселись, он приступил к цели своего визита.

— Четыре года назад вы давали в полиции показания о поведении Грейс Кэррингтон на ужине, на который вы были приглашены в вечер ее смерти.

Джеффри Хаммонд взглянул на жену.

— Нэнси, мне показалось, что, когда мы пришли, Грейс была трезва как стеклышко. Ты со мной не согласилась.

— Она была какая-то беспокойная, даже взбудораженная, — сказала Нэнси Хаммонд. — Грейс была на восьмом месяце беременности, и у нее уже были ложные схватки. Она старалась не пить. Ей приходилось нелегко. Большинство ее друзей находились в Нью-Йорке и весело проводили время. А Грейс обожала вечеринки. Но врач велел ей побольше отдыхать, и, думаю, в поместье ей было спокойней, чем в Нью-Йорке. Конечно, очень скоро она здесь затосковала.

— По всей видимости, вы очень хорошо ее знали.

— Они с Питером были женаты восемь лет. Все это время мы ходили в один и тот же спортивный клуб в Энглвуде. Когда она приезжала в поместье, то всегда заходила в клуб позаниматься. Так мы и сдружились.

— Она с вами откровенничала?

— «Откровенничала» — слишком сильное выражение. Впрочем, однажды она не сдержалась и назвала Питера богатеньким умником и занудой.

—

Значит, вам не кажется, что она находилась в угнетенном состоянии?

— Грейс тревожило ее пристрастие к алкоголю. Она понимала, что спивается. Она страстно хотела этого ребенка и никогда не забывала, что у нее уже было три выкидыша. Я думаю, к тому времени, когда мы пришли, она уже успела выпить и потом каким-то образом ухитрилась добавить.

«В силу множества причин она хотела, чтобы ее ребенок появился на свет, — подумал Греко. — И не последней среди этих причин было то, что этот ребенок принес бы ей пожизненный доход в двадцать миллионов долларов ежегодно».

— А вы что думаете, мистер Хаммонд? — обратился Греко к мужу Нэнси.

Джеффри Хаммонд задумался.

— Я все время вспоминаю тот вечер, — сказал он. — Грейс действительно казалась встревоженной, когда мы только пришли, и чем дальше, тем, к сожалению, сильнее заплетался у нее язык и тем хуже она держалась на ногах.

— И никто не попытался помешать ей напиваться?

— Когда я заметил это, было уже слишком поздно. Она направилась к бару и в открытую налила себе неразбавленной водки. До ужина она клялась, что пьет обыкновенный лимонад.

— Она вешала нам лапшу на уши, — сухо заметила Нэнси Хаммонд. — Как и большинство алкоголиков, она, скорее всего, держала где-то заначку. Возможно, в туалете.

— А своего мужа она к ужину не ждала? — поинтересовался Греко.

— Не забывайте, вечеринка организовалась спонтанно, — ответил Джеффри Хаммонд. — Грейс позвонила Нэнси, чтобы узнать, сможем ли мы прийти, всего за день. А когда мы пришли, она объявила, что у Ричарда Уокера скоро день рождения и потому ужин будет в его честь. На Питера стол не накрывали.

— А Грейс не упоминала, что читала в журнале «Пипл» статью об актрисе Мэриан Хоули?

— Упоминала, — немедленно отозвалась Нэнси Хаммонд. — Собственно, когда мы пришли, она вышла к нам навстречу с журналом и потом оставила его открытым. Она восхищалась, какая Мэриан Хоули замечательная актриса, сказала, что хочет заказать билеты на ее новую постановку, что она несколько раз сталкивалась с Хоули на бенефисах и у той превосходный вкус. После ужина, пока мы пили кофе, она снова завела разговор о Хоули и все твердила одно и то же, как это делают пьяницы, про то, какой у этой актрисы прекрасный вкус. Потом она выдрала эту страницу из журнала и сунула ее в карман жакета, а журнал бросила на пол.

— Я этого не видел, — заметил Джеффри Хаммонд.

— К тому времени никто, кроме меня, уже не обращал на нее внимания. Это случилось за несколько секунд до того, как появился Питер и устроил скандал. Через несколько минут мы ушли.

Греко почувствовал разочарование. А он-то надеялся почерпнуть из этого разговора какие-то новые подробности, узнать, имел ли смятый журнальный лист в кармане Грейс Кэррингтон какое-то значение. Он поднялся.

— Не буду больше отнимать у вас время, — сказал он супругам. — Вы были очень любезны.