Эта страшная и смешная игра Red-spetznaz
Шрифт:
– Нет.
Кожаный посетитель шагнул ближе к нему и потёр в левой ладони массивный правый кулак.
– Может, поговорим всё-таки?
Глеб Никитин ещё раз демонстративно и очень медленно осмотрел внешние стати Костяна. С любопытной заботой заглянул в глаза дракона.
– Нет.
– Чего так?
– Не вижу особого смысла. И не хочу.
– Послушай, тебе же всё равно человек нужен, чтобы этих гансов на лодках катать, жрачку им привозить, баню делать! Ну?!
– Правильно, нужен. Но не ты.
– Да хорош ты выёживаться-то! Или денег жмёшь?
Капитан Глеб вздохнул, закончив
– Не деньги я экономлю – внуков твоих жалко, приятель… – Глеб сокрушённо покачал головой.
– Хо! Когда они у меня ёще будут-то! А чего ты так о моих будущих внуках заботишься?
– Ну, как же, не повезло пацанам – такой тупой дедушка им когда-нибудь достанется.
Рыбный старшина с угрозой сощурил глаза.
– Значит ты так, залётный…. Хочешь, чтобы тебя, как и кореша твоего старого, на берегу тухлым нашли? Или будешь послушным?
Капитан Глеб в полпрыжка встал около Костяна, сильно стиснул пальцами разинутую драконью пасть.
– Повтори!
– Да ну тебя…
Серяков дёрнул плечом, вырываясь из рук Глеба.
У распахнутой двери он с холодной улыбкой обернулся и провёл ребром ладони по горлу.
– До скорой встречи, твоё превосходительство…!
Они совсем немного посидели в доме Усманцевых за пустым тёмным столом.
От предложенного чая Глеб Никитин мягко отказался, просто пододвинул поближе стул. Петровна немного поплакала, поговорила в смятый у рта платок, несколько раз принималась поправлять чёрную ткань на большом настенном зеркале. Ян за столом с ними особо не сидел, не слушал негромкие причитанья матери, всё вскакивал во двор, к машине, к колодцу, да и просто без дела суетился в коридоре.
Потом с радостью согласился подбросить Глеба на дальний берег.
У съезда с основной дороги в зелёный сумрак Глеб остановил его.
– Я выйду.
– Чего ты? Тут ещё полтора километра будет, до ваших палаток-то…
– Пройдусь, чего тебе машину зря по корягам-то гробить.
Высокий сосновый лес забрал в себя весь внешний шум, и назойливое тарахтенье близкого шоссе постепенно затухало позади.
Вечерний воздух поверх песчаной дороги уже начал остывать, но сквозь редкие красные сосны с залива всё ещё тянуло тёплым тинистым ветерком. Мелкая ласковая пыль просёлка беспрепятственно набивалась и вытекала в дырочки сандалий. Длинные сухие хвоинки с тонкой приятностью кололи голые пятки.
Справа, в шаге от песчаной колеи, возвысился в оградке из серых жердей метровый муравейник. Через несколько шагов аккуратно выделился в траве тёсаный квартальный столбик с номером. «Двадцать четвёртый!» – ещё раз позволил себе порадоваться Глеб.
Пыльная соломинка откусывалась легко, но жёстко.
«…Костик-хвостик что-то знает о смерти боцмана, но убивал явно не он. О таких личных подвигах просто так, при первом же нервном случае, не треплются. Как взять его за глотку, чтобы заговорил?
…Как завтра моих туристиков сразу же окружить заботой и беспощадным контролем? Что такое интересное придумать, чтобы они не взбунтовались, узнав о странной и неожиданной смерти Никифорыча?
Да, ещё… Кто же всё-таки сказал Бориске про мои намерения? Почему он так целомудренно и страстно таит это имя?».
Справиться со всем, действительно, будет непросто.
Он ещё не знал, как правильно начинать размышления о смерти боцмана Усманцева, гнал от себя мысли о том, что придётся изображать в эти дни невероятную радость и куролесить вместе с жаждущей развлечений мужской компанией, и, думая об этом, всё время продолжал тревожиться о том, что может подвести сына…
Ализе сидела на раскладном стуле лицом к мелкому прибою.
Неслышно ступая по береговому песку, Глеб подошёл вплотную, остановился, тронул женщину за плечо.
– Эй…
Француженки, даже если они и продюсеры, ревут ничуть не хуже, чем ивановские ткачихи, рязанские шлифовщицы или, допустим, простые российские бухгалтерши на самостоятельном балансе. Теперь Глеб Никитин знал это точно.
Худенькая Ализе плакала замечательно, громко, в голос, не обращая внимания на крики прибрежных лягушек, но при этом, всё-таки немного стесняясь своих красных опухших глаз, прятала лицо в рубашку на груди Глеба.
Пришлось даже два раза поцеловать эти глаза – испуганные и такие непривычно растерянные без косметики и тёмных очков.
И остальная гвардия была рада его возвращению.
Мальчишки ухмылялись за спиной Ализе, хлопали друг друга по плечам. Показалось это Глебу или нет, но Сашка вроде тоже как-то прозрачно блеснул навстречу ему радостными глазёнками. Более опытный Мишаня просто вовсю щерился юной улыбкой.
Не отпуская из объятий маленькую француженку, Глеб, насколько мог, развел руки, извинительно качнул ребятам головой.
В ответ Сашка просто молча улыбнулся, а Мишаня понимающе, по-взрослому, подмигнул Глебу, хихикнул и тут же смущённо прикрыл рот ладошкой.
– Дайте мне чего-нибудь поесть.
Капитан Глеб вздрогнул, неожиданно увидав перед своим лицом кроваво-красные пальчики Ализе.
– Что это у тебя такое? Откуда?!
Тут уже захохотал Сашка, всё ещё немного нервно, но уже громко и уверенно.
– Да, это когда я приехал из посёлка и сказал, что ты уже на свободе, вот Ализе и прицепилась к нам: «Чего Глеб очень любит кушать, чем же его накормить?! Его же голодным из тюрьмы выпустили! Он ведь там такое пережил!»… Целый день ревела, не давала нам работать!
Качая лохматой головой, Сашка завеселился ещё больше.
– Ну, я и брякнул, что больше всего в жизни ты любишь борщ!
Глеб поморщился.
– Во-от! Я-то знаю, а она поверила, сразу же принялась меня пытать, что это такое, из каких продуктов это русское блюдо готовят! Полчаса не могла выговорить «борщ»! Чуть не прибила нас тут, на берегу, всё кричала, что ей срочно нужно «бьо-р-сч» готовить! Погнала меня опять в посёлок за капустой и свеклой.… Успокоить её было нереально, вот мы и подумали – пусть уж лучше варит! Сама чистила всё и резала. Солила она тоже сама, нас и близко к плите не подпускала. Я только пробовал.