Эта свирепая песня
Шрифт:
Эмили покачала головой. Она достала нож из паза кухонного стола и принялась нарезать овощи, создавая порядок из хаоса, ломтик за ломтиком.
– В компаунде тебе ничего не угрожает, Август. Ты и сам знаешь, что творится на улицах.
– Поэтому я должен быть там, помогать в красной зоне!
– Ты выполняешь свою часть работы, – вымолвил Генри. – Ты…
– Чего ты боишься?! – сорвался Август.
Эмили со стуком положила нож.
– И ты еще спрашиваешь?
– По-твоему, я могу пострадать? – рявкнул
Прежде, чем мать успела ответить, он вскочил на ноги. Одним плавным движением Август схватил нож и вонзил его себе в руку. Генри дернулся, Эмили шумно втянула ноздрями воздух, но лезвие соскользнуло с кожи Августа, словно та была каменной.
Острие ножа воткнулось в толстую доску для разделки мяса. На кухне воцарилась тишина.
– Вы ведете себя, словно я хрустальный! – воскликнул Август. – Но вы ошибаетесь!
Он взял мать за руку, подражая Генри.
– Эм, – мягко произнес он. – Мама. Я не стеклянный. Совсем даже наоборот.
– Но ты уязвим, – возразила она. – Август…
– Я тебя туда не пущу, – вклинился Генри. – Если люди Харкера схватят тебя…
– Ты позволила Лео возглавить спецназ, – парировал Август. – У него вообще вся физиономия зашпаклевана, но он до сих пор жив!
– Это совсем другое, – хором произнесли Генри и Эмили.
– Почему?! – возмутился Август.
Эмили заключила лицо Августа в ладони, как делала, когда он был ребенком – хотя, пожалуй, это был неправильный термин. Август никогда не был настоящим ребенком. Дети не появляются полностью сформировавшимися посреди места преступления.
– Мы просто хотим защитить тебя. Лео был частью кампании с первого дня, что сделало его постоянной мишенью. И чем больший вес мы приобретаем в городе, тем сильнее люди Харкера будут пытаться воспользоваться нашими слабостями и победить нас.
– А что я? – спросил Август, отстраняясь. – Ваша слабость или ваша сила?
Теплые карие глаза Эмили широко распахнулись, затуманились.
– И то, и другое, Август, – обронила она.
Август понимал, что спрашивать такое нечестно, и заранее знал ответ, но правда все равно жалила.
– И откуда у тебя эта тяга? – спросил Генри, потирая глаза. – Ты ведь не хочешь сражаться.
Он был прав. Август не желал сражаться – ни на улицах со смертью в ночи, ни здесь со своей семьей – но была ужасная дрожь в его костях, нечто, стремящееся вырваться, мелодия в его голове, становящаяся все громче и громче.
– Но я хочу помочь, – пробормотал он.
– Ты уже помогаешь, – твердо сказал Генри. – Спецназ способен управляться с симптомами. А ты, Ильза и Лео – вы лечите болезнь.
«Но это не работает!» – хотелось закричать Августу. Перемирие в И-Сити продлилось шесть лет – Харкер на одной стороне, Флинн на другой, – и оно уже истрепалось. Людей ведь не обманешь…
Каждую ночь новая смерть прокрадывалась через Линию. Монстры
– Пожалуйста, – начал Август. – Я могу сделать больше, если вы мне позволите.
– Август… – сказал Генри.
Август вскинул руку:
– Пообещайте, что вы подумаете. – И он выскользнул из кухни, оставив родителей наедине друг с другом.
Комната Августа являлась неким упражнением в энтропии и порядке, своего рода заключенным в рамки хаосом. Она была маленькой, лишенной окон, тесной настолько, что могла бы вызывать клаустрофобию, не будь она настолько знакомой. Книги давно выплеснулись с полок и лежали шаткими стопками на кровати и вокруг нее, отдельные томики валялись раскрытыми на простынях, обложкой кверху. Некоторые люди выбирают определенные жанры или сюжеты, Август не имел особых предпочтений – главное, чтоб не беллетристика. Он хотел изучить мир, постигнуть тайны вселенной.
Возникнув в бытии внезапно, словно по мановению руки фокусника, Август страшился шаткой природы своего существования.
Он боялся, что однажды просто-напросто исчезнет.
Книги были разложены по темам: астрономия, религия, история, философия.
Август находился на домашнем обучении. В действительности это означало, что он занимался самообразованием. Иногда ему приходила на выручку Ильза (когда ее разум работал столбцами, а не клубками), а вот у его брата Лео терпения не хватало. Генри с Эмили тоже были чересчур заняты, поэтому в основном Август был предоставлен сам себе. И его все устраивало. Или, скорее, он привык, что это нормально.
Правда, с некоторых пор обособленность стала ощущаться как изоляция.
Кстати, кроме книг и мебели в его комнате была еще и скрипка. Она стояла в открытом футляре, прислоненном к двум стопкам книг, и Август инстинктивно двинулся к ней, но удержался от искушения взять ее и что-нибудь сыграть.
Он спихнул с подушки томик Платона и плюхнулся на смятые простыни.
В комнате царила духота, и Август завернул рукава рубашки, открывая сотни черных меток, которые начинались у левого запястья и забирались вверх, к локтю, к плечу, а оттуда к ключицам и ребрам.
Сегодня ночью он насчитал четыреста двенадцать.
Август смахнул темные волосы со лба и прислушался к Генри и Эмили Флинн.
Они сидели на кухне и негромко беседовали – о нем, о городе, о перемирии.
А что будет, если он рухнет? Когда. Лео всегда говорил «когда».
Август не был свидетелем войны за территорию, вспыхнувшей после Феномена – лишь слыхал истории о тогдашнем кровопролитии. Но он видел страх, появлявшийся в глазах Флинна, когда разговор касался этой темы – что случалось все чаще и чаще. Лео, казалось, не беспокоился: он заявил, что Генри выиграл войну за территорию, и события, которые привели к перемирию, – их рук дело.