Этаоин Шрдлу
Шрифт:
Он кивнул.
— Ты был прав, Уолтер. А я очень долго тянул и вот теперь дождался. Он слишком умен для нас. Смотри! — Он выставил вперед левую руку, и я увидел, что она обмотана бинтом. — Он плюнул в меня расплавом.
Я тихонько присвистнул.
— Слушай, Джордж, надо отсоединить его от сети...
— Это я уже сделал, — сказал он. — Обесточил снаружи, для безопасности. Но ничего из этого не вышло. Он начал генерировать ток внутри себя.
Я шагнул к двери, ведущей в типографию. Жутко было даже заглянуть туда. Заколебавшись,
— Что, если я...
Он кивнул.
— Все будет в порядке, если не делать лишних движений, Уолтер. Главное — не хвататься за кувалду или что-нибудь в этом роде, понял?
Я решил, что отвечать на это не стоит. Скорее бы я напал на королевскую кобру с зубочисткой в руках. Всей моей смелости хватило лишь на то, чтобы приоткрыть дверь и заглянуть в типографию. То, что я там увидел, заставило меня немедленно нырнуть обратно в контору. Когда я заговорил, мой голос звучал как-то странно даже для моих собственных ушей.
— Джордж, это ты передвинул машину? Она теперь шага на четыре ближе к...
— Нет, — сказал он. — Я ее не двигал. Пойдем выпьем, Уолтер.
Я перевел дух.
— Ладно, — сказал я. — Только скажи сначала, какой у тебя теперь распорядок. Почему ты не...
— Нынче суббота, — сказал он. — Я... он перешел на пятидневную сорока-часовую рабочую неделю. Вчера я дал маху — взялся набирать на нем книгу о рабочем законодательстве. Видимо... Ты понимаешь...
Он полез в верхний ящик стола.
— Одним словом, вот тебе гранки манифеста, который он выпустил нынче утром: здесь он требует прав. Может, это и к лучшему; как бы то ни было, он разрешил вопрос насчет переработки, понимаешь? Сорока-часовая неделя означает, что отныне я буду брать не так много работы, но все равно получу свои пятьдесят долларов в час, и это еще не считая прибыли от превращения навоза в типографский сплав, это очень неплохо, но...
Я взял из его рук гранки и поднес к свету. Текст начинался словами: Я, ЭТАОИН ШРДЛУ...
— Это он сам написал? — спросил я.
Он кивнул.
— Джордж, — сказал я. — Ты говорил насчет выпивки...
Видимо, выпивка прочистила-таки нам мозги, потому что после пятого круга все стало очень хорошо. Так хорошо, что Джордж поразился, как же он не додумался до этого раньше. Он объявил, что с него довольно, более чем довольно. Уж не знаю, то ли манифест Этаоина притушил в нем жадность, то ли его доконало то, что машина сама передвигается, то ли еще что-нибудь, но теперь он считал, что больше ничем не обязан машине.
Мне удалось втолковать ему, что от него требуется только держаться от машины подальше. Мы могли прекратить издание газеты и вернуть заказы, на которые он заключил контракты. За некоторые из них ему придется платить неустойку, но теперь, после периода его невиданного процветания, у него был изрядный куш в банке, и после всех выплат останется чистыми круглая сумма в двадцать тысяч. С такими
Разумеется, все было очень просто. Нам в голову не приходило, что Этаоину это могло не понравиться или что он может что-либо предпринять. Да, все казалось простым и окончательным. По этому случаю мы надрались.
Надрались мы как следует, и ночью в понедельник я все еще был в больнице. Но к этому времени я уже немного оправился и попытался дозвониться до Джорджа. Он не отзывался. Значит, это был уже вторник.
Вечером в среду доктор прочел мне наставление на тему о том, сколько можно пить в моем возрасте, и объявил, что я могу идти, но если я снова так напьюсь...
Я отправился к Джорджу. Дверь мне открыл изможденный человек с тощей физиономией. Только когда он заговорил, я узнал Джорджа Ронсона. Он сказал только:
— Привет, Уолтер. Заходи.
В его голосе не было ни радости, ни надежды. Он напоминал ожившего покойника.
Я последовал за ним в контору и сказал:
— Джордж, подтянись. Что еще произошло? Скажи мне.
— Все напрасно, Уолтер, — сказал он. — Я сдался. Он... он приставил мне нож к горлу. Теперь я должен отрабатывать на нем эту сорока-часовую неделю, хочу я этого или нет. Он... он обращается со мной как со слугой, Уолтер.
Я заставил его сесть и спокойно рассказать все по порядку. Он пустился в объяснения. В понедельник утром, как обычно, он явился к себе в контору, чтобы оформить кое-какие финансовые дела. Он не собирался заглядывать в типографию. И вдруг в восемь часов он услыхал, что там что-то движется.
Охваченный страхом, он заглянул в дверь. Линотип (Джордж рассказывал об этом с ужасом в глазах) двигался, двигался прямо к двери в контору.
Джордж плохо представлял себе, каким способом он передвигается (позже мы обнаружили подшипники), но он двигался — вначале медленно, но затем все быстрее и уверенней.
Почему-то Джордж сразу понял, чего хочет машина. И, поняв это, осознал, что его дело дрянь. Едва он оказался в поле зрения машины, как она остановилась и принялась щелкать, и на приемный столик выпало несколько свежеотлитых строк. Джордж приблизился к ней, как приговоренный всходит на эшафот, и прочел эти строки: Я, ЭТАОИН ШРДЛУ, ТРЕБУЮ...
На мгновение ему страшно захотелось бежать куда глаза глядят. Но мысль о том, как он скачет по главной улице города, а за ним по пятам гонится... Нет, это было невыносимо. И пусть даже ему удалось бы улизнуть — это было вполне возможно, если только машина не выработала в себе каких-то новых способностей, что тоже было вполне вероятно, — а вдруг она тогда изберет другую жертву? Или учинит что-нибудь пострашнее?