Этика микроагрессии
Шрифт:
Легко ощутить авторитарный холодок, веющий от этой последней цитаты. Во времена Культурной революции в Китае ярые маоисты подвергали себя и других «проработкам», целью которых было заставить каждого человека публично признать свое порочное соучастие в капиталистическом классовом угнетении. Если вы уже скептически относитесь к идее микроагрессии, то образовательные занятия, после которых ученики послушно признают: «Я тоже микроагрессор», могут звучать как тревожные звоночки, сигнализирующие о том, что позитивная социальная тенденция быстро кренится в сторону принудительного всепоглощающего праздника стыда. Поэтому неудивительно, что некоторые люди считают идею микроагрессии не просто сомнительной, но и опасной.
Когда-то
Больше всего меня беспокоило то, что многие обвинения в микроагрессии были просто несправедливы по отношению к предполагаемому виновнику. Обвинения в расизме и сексизме – это тяжкие вериги на репутации человека. Но там много микроагрессий казались подлинными ошибками – ошибками людей, которые просто не знали, что их слова несут в себе оскорбительный смысл, или устали, или отвлеклись и посмотрели на кого-то не так. Казалось несправедливым относить совершающих такие относительно невинные ошибки в одну и ту же социальную категорию с отъявленными фанатиками.
Но постепенно я поняла, что мой скептицизм напрасен. Проблема не в самой идее микроагрессии – маргинализированные люди действительно подвергаются множеству мелких оскорблений, которые складываются в серьезное зло. Проблема в нашей моральной реакции на микроагрессию. Проблема в том, что у нас нет четкого понимания такого рода пагубных последствий или того, как возлагать ответственность за их причинение. Обычно, когда мы видим явный случай причинения вреда – скажем, взрослый преднамеренно бьет другого человека, – мы можем легко установить моральную вину. Человек, наносивший удар, знал, что делает, и знал, что тем самым причинит вред своей жертве. Если у него не было какого-то оправдания, вроде самообороны, то мы легко можем сказать: вы не должны были этого делать; вы должны загладить свою вину; нам может понадобиться наказать вас.
Но микроагрессия не похожа на побои как минимум по двум причинам. Во-первых, микроагрессия часто не преднамеренна; микроагрессоры часто не осознают, что причиняют вред, или реагируют слишком быстро, чтобы успеть задуматься. Часто кажется, что люди действительно не контролируют совершаемые ими микроагрессии. (Это будет основной темой главы 4.)
Во-вторых, каждая отдельная микроагрессия сама по себе причиняет мало вреда. Микроагрессии по-настоящему имеют значение только тогда, когда объединяются в систему угнетения. Если бы не произошло какой-либо конкретной микроагрессии, то ее отсутствие не оказало бы особого влияния на вред в целом, причиняемый маргинализированным людям. (Это будет основной темой главы 3.)
Взятые вместе, эти особенности усложняют наши попытки морального осмысления микроагрессии. Обычно мы не хотим винить людей, которые не полностью контролируют то, что они делают. И нам трудно понять, как разделить вину за большой вред, когда каждый виновник играет лишь незначительную роль, как в случае с изменением климата. Поэтому, хотя мы обычно знаем, что сказать с моральной точки зрения о вреде преднамеренно нанесенного удара, нам гораздо труднее иметь дело с большим системным вредом, причиняемым группами людей, каждый из которых вносит лишь небольшой и непреднамеренный вклад.
Есть веские причины рассматривать микроагрессию иначе, чем физические побои или сознательные акты расизма и сексизма.
13
(Mac Donald, 2014).
Как мы увидим в главе 4, идея неосознанной предвзятости гораздо сложнее, чем допускает Мак Дональд. Пока что речь идет о беспокойстве Мак Дональд по поводу «оскорбления» преподавателей Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Кажется, она считает, что смысл выявления пагубного системного угнетения состоит в том, чтобы возложить индивидуальную вину на каждого, кто ему способствует, независимо от его намерений или выбора, как если бы он раздавал маргинализированным людям тумаки. Если это и есть цель разговоров о микроагрессии, то действительно стоит быть скептиком в отношении микроагрессии.
Но это все – каша вместо логики. У нас не укладываются в голове одновременно две мысли, которые обе верны, но кажутся противоречащими друг другу. Во-первых, микроагрессии в сумме оказывают реальное и серьезное пагубное воздействие на жизни маргинализированных людей. Во-вторых, большинство микроагрессий – это не то, за что мы можем легко возложить на человека вину. Нам трудно принять обе эти идеи одновременно, возможно, потому, что мы хотим верить, что серьезный вред причиняют только отдельные злодеи, а не постепенное накопление социально некрасивых поступков обычных людей.
Если мы хотим сделать мир лучше для всех, то мы не можем допустить, чтобы эти две идеи соперничали между собой. Мы не должны делать то, что, по утверждению Мак Дональд, сделал Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, и позволить нашим опасениям о последствиях микроагрессии заставить нас несправедливо стыдить ее виновников. Но мы также не должны делать то, что сделала сама Мак Дональд, и позволить нашим опасениям по поводу несправедливого стыда заставить нас отрицать реальность вреда микроагрессии. Балансирование между этими двумя ошибками требует тщательного осмысления моральных аспектов микроагрессии.
Призыв к избегающим конфликтов эгалитаристам
Когда микроагрессия впервые стала предметом широкого общественного обсуждения (примерно в 2015 году), я задавалась вопросом: как этот некогда малоизвестный фрагмент академической теории оказался в самом центре культурных войн? По образованию я моральный философ. Мои научные интересы сосредоточены на том, как мы в плюралистических демократических обществах справляемся с моральными разногласиями. Меня поразило, как часто люди, разделяющие мое стремление к цивилизованности и открытому диалогу, осуждают концепцию микроагрессии. Некоторые даже призывали к запрету преподавания микроагрессии на том основании, что такой запрет якобы будет способствовать свободной дискуссии [14] ! Мне было очевидно, что в этом споре возникла какая-то ужасная путаница.
14
(Haidt, 2017, p. 177).