Этика свободы
Шрифт:
Защитники «ограниченного» правительства часто поддерживают идеал равноудаленного правительства, воздерживающегося от выбора позиций или их сравнения, беспристрастного «судьи», выносящего решение между противоборствующими фракциями в обществе. Однако, почему правительство должно так делать? Получив неограниченную власть, государство и его правители будут действовать так, чтобы максимизировать свою власть и богатство, и, следовательно, государство будет неумолимо расширяться за пределы предполагаемых ограничений. Ключевой момент в том, что в Утопии об ограниченном государстве и принципе laissez-faire, не предусмотрено механизмов, для того, чтобы удерживать государство ограниченным. Кровавая история государств показала, что любая сила, единожды данная или приобретенная, будет использована, а
К тому же, кроме отсутствия институциональных механизмов для удержания в рамках защиты прав «ограниченного» правителя, который принимает окончательные решения и держит в своих руках власть, идея идеального, нейтрального или беспристрастного государства имеет серьезное внутреннее противоречие. Так как не может быть такой вещи, как «нейтральный» налог, система налогообложения не может быть нейтральной к рынку. Как остро заметил Джон С. Калхоун в начале 19 века: «само существование налогообложения отрицает любую возможность такого нейтралитета».
При любом уровне налогообложения, минимум того, что случится – это то, в обществе создадутся два враждебных класса: «правящие» классы, которые получают прибыль и живут за счет налогообложения, и «управляемые» классы, которые эти налоги платят. Говоря короче, конфликтующие классы чистых налогоплательщиков и чистых потребителей налогов. Как минимум, правительственные бюрократы обязательно будут потребителями налогов, остальные потребители налогов будут теми группами или отдельно взятыми людьми, кто будет субсидирован неизбежными расходами правительства. Как выразился Калхоун:
Служащие и контрагенты правительства составляют ту часть общества, которая всецело является получателем дохода с налогов. Какая бы сумма ни бралась из общества в форме налогов, она, если не будет потеряна, перейдет к ним в форме расходов и выплат. Эти два фактора – выплаты и налогообложение – и составляют налоговый оборот правительства. Они – корреляты. То, что первые изымают из общества как налоги, возвращается части общества, являющейся получателями этих расходов. Но из того, что получатели составляют только часть общества, следует, что, если совместить эти две части налогового оборота вместе, то они должны быть неравномерно распределены между налогоплательщиками и получателями их налогов. И никак иначе – иначе то, что отбиралось у каждого индивида под видом налогов, тут же возвращалось ему через доход, который сделал бы этот процесс бесполезным и абсурдным…
Тогда неизбежный результат неравного налогового процесса правительства – разделение общества на два больших класса: один состоит из тех, кто на самом деле платит налоги и, конечно, всецело несет бремя поддержки правительства; а другой состоит из тех, кто получает свои доходы через расходы правительства, и кто, фактически, поддерживается государством. Или, короче говоря, налогоплательщиков и получателей налогов.
Но результатом этого является постановка этих классов в антагонистические позиции по отношению к налоговому обороту, и всему политическому курсу связанному с этим. Чем больше налоги и расходы, тем больше выручка одного и больше потери другого, и наоборот… Тогда эффект от каждого такого увеличения– обогатить и усилить один класс, и обеднить и ослабить другой.
Калхоун приходит к выводу, что Конституция будет не в состоянии удерживать правительство ограниченным. Монополией окончательного принятия решения обладает Верховный Суд, выбранный тем же правительством, а раз так – текущие политические интересы всегда будут покровительствовать свободной интерпретации формулировок Конституции, служащей для расширения власти правительства над гражданским населением. И, со временем, эти интересы неумолимо будут иметь тенденцию превалировать над меньшинством, которое будет безуспешно бороться за «строгую» интерпретацию, ограничивающую государственную власть.
Но в концепции ограниченного правительства laissez-faire есть и другие пагубные ошибки и несогласованности . Во-первых, философами, придерживающимися концепции ограниченного правительства и другими политическими философами, что государство необходимо для создания и развития закона. Но это исторически неверно. Большая часть законов - и особенно большая доля либертарианских по духу частей законов - появились не благодаря государству, а благодаря негосударственным образованиям: племенные традиции, судьи и суды по общему праву, торговое право в коммерческих судах или военно-морское право в трибуналах, принятое самими моряками. В случае конкурирующих судей по общему праву так же, как и вождей племен, судьи были вовлечены не в создание закона, а поиск закона в существующих и общепринятых принципах, и затем применением этого закона в специальных случаях или к технологическим или институциональным условиям. Аналогичны были и принципы частного римского права. Более того, в древней Ирландии - обществе, существующем тысячу лет до завоевания Кромвелем, «не было и следа права, управляемого государством»; конкурирующие школы профессиональных юристов интерпретировали и использовали общую основу обычного права, применение которого обеспечивалось конкурирующими и поддерживаемыми на добровольной основе туата (tuatha) или страховыми агентствами. Кроме того, эти общепринятые правила не были случайными или произвольными, но происходили из естественного закона, поддающегося человеческому познанию.
Но вдобавок к исторической неподтверждаемости представления о том, что государство необходимо для развития закона, Рэнди Барнетт блистательно указал на то, что государство по своей природе не может подчиняться своим собственным правовым нормам. Но если государство не может подчиняться своим собственным правовым нормам, то оно обязательно внутренне противоречиво и неполно как изготовитель закона. В толковании и критике оригинальной работы Лона Л. Фуллера «Нравственность закона», Барнетт отмечает, что профессор Фуллер видит в ныне распространенных воззрениях юридического позитивизма постоянную ошибку: «предположение, что закон должен рассматриваться как… исключительный проект власти, берущий начало в правительстве и налагающий себя на гражданина». Фуллер обращает внимание на то, что закон не просто «вертикален» - как команда от государства его гражданам, но также и «горизонтален» - как произведение самих людей, применяющих его друг к другу. Фуллер указывает на международный закон, племенной закон, частные правила и др., как очевидные примеры подобного «взаимного» и негосударственного закона. Фуллер видит происхождение ошибки позитивиста в отказе признать главный принцип надлежащего закона, то есть то, что законодатель должен сам подчиняться собственным правилам, которые он утверждает для граждан, или, словами Фуллера, «выпущенный закон сам по себе предполагает обязательство властей соблюдать свои собственные правила при взаимодействии со своими подданными».
Но Барнетт правильно замечает, что Фуллер серьезно ошибается, не используя свой принцип в полной мере: ограничивая этот принцип «правилами, по которым принимаются законы» вместо того, чтобы приложить его к сущности самих законов. Ошибка в том, что, не доведя свой принцип до логического завершения, Фуллер не смог увидеть того, что государство, как законодатель внутренне противоречиво. Как излагает Барнетт:
Фуллеру не удалась его попытка, потому что он не последовал собственному принципу до конца. Если бы последовал, он бы увидел, что государственная юридическая система не согласуется с принципом официального соответствия собственным правилам. Из-за того, что позитивисты замечают то, что государство преступает собственные законы, они могут в определенном смысле верно заключить, что закон, принятый государством, не обычен.
Впрочем, Барнетт добавляет, что если принцип Фуллера продвинулся бы до утверждения, что «законодатель должен подчиняться сущности собственных законов», тогда бы он заметил, «что государство по свой природе должно преступать это обязательство».
Барнетт правильно указывает на то, что две основные уникальные особенности государства это его власть взимать налоги – получать свой доход посредством принуждения и, следовательно, ограбления – и препятствовать свои подданным нанимать другое агентство по защите (принудительная монополия на защиту). Но делая так, государство преступает свои собственные законы, принятые им для его же подданных. Как объясняет Барнетт: