Это был просто сон...
Шрифт:
Даже в самой светлой и красивой сказке всегда будет присутствовать боль.
Ирина думала об этом примитивно, на уровне эмоций. Спроси кто, она не сумела бы облечь свои чувства в слова.
Ей очень хотелось вернуться домой, в родной город Ставрополь, к Игорьку и Рустаму, лечь в свою постель, накрыться одеялом и убедить себя, что все, что сейчас с нею происходит — это всего лишь странный сон.
Но это, к сожалению, оставалось лишь мечтой из разряда нереальных…
ГЛАВА 4. РАЗНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Туман.
Синий, липкий, тошнотворный.
Сердце заходится беспредельным ужасом.
Страшно.
Мерзко.
Холодно.
Не надо!
Ирина со всхлипом разлепила веки. Свет оказался слишком ярок. Брызнули слезы, в глазах вновь помутилось.
— Приходит в себя, — знакомый голос.
Бэлен лиданум?
Кто-то ответил ей, слов было не разобрать. Сознание вновь уплыло в туман.
Очнувшись, Ирина поняла, что лежит в постели в квартире, которую предоставила ей Клаемь. Клаемь, кстати, сидела рядом.
— Вам уже лучше? — спросила она.
— Да.
Слегка подташнивало, но, в общем, состояние было нормальным.
— Что случилось?
— Разве Бэлен лиданум не говорила вам, что после курса психорелакивной терапии не следует пользоваться гипнолигаторами как минимум семнадцать дней?
— Нет. А она была здесь?
— Была, — лицо Клаемь отразило неприязнь. — Бэлен лиданум — врач общей практики, у нее много пациентов, это так. Но она относится к своей работе без души. Халатно относится, я бы сказала. Проклятье, она должна была вас предупредить! Ну, я этого так не оставлю.
Ирина сообразила, что Бэлен лиданум ждут крупные неприятности.
— Не надо! — быстро сказала она.
— Жалеете ее? — поняла Клаемь. — И совершенно зря. Ведь это не первый подобный случай. Никто пока еще не умер, правда. Но это только пока. Вот Раласву Ди-Тонкэ, кстати говоря, такого не допустила бы, несмотря на весь свой мерзкий, мелочный, склочный нрав!
— А почему вы вспомнили Раласву Ди-Тонкэ? — неприязненно спросила Ирина.
— Потому, что раньше отделением общей практики заведовала она, и при ней подобной безответственности вообще не случалось. Ни единого разу!
— Это верно, — согалсилась другая, не знакомая Ирине женщина.
Она была черной, чем неприятно напоминала бедную Лилому Рах-Сомкэ. Вот только волосы были не алыми, а ярко голубыми, как весеннее небо. И глаза в тон прическе имели такой же пронзительный цвет. Выглядело это в сочетании с антрацитово-черной кожей жутенько.
— Реханон Лакэмри, психолог, — назвалась она сама, в ответ на вопрошающий взгляд Ирины.
Больше она ничего не прибавила. Молчание затянулось. Ирину так и тянуло спросить: 'И что дальше?' Но интуитивно она чувствовала, что такой вопрос добра не принесет.
— Расскажите Ирине, — попросила Клаемь.
Лакэмри с сомнением посмотрела на нее.
— Расскажите. Я ведь тоже смотрела ее психопрофили. Знаю, как будет лучше.
— Как хотите, — пожала плечами психолог. — Вы — опекун.
— А в чем дело? — не выдержала Ирина.
— Видите ли, — сухо проговорила Лакэмри, — я изучала ваши ментограммы. И вот что могу сказать. Поскольку исходные ваши психопрофили у нас отсутствуют, мы не можем сравнить их с нынешними и определить, насколько повлияло органическое поражение мозга на вашу личностную матрицу. Равно как и свести нанесенный вред к минимуму. Но в общих чертах можно определить следующее. Базовые точки самосознания, скорее всего, не пострадали. Но наблюдается определенный эмоциональный регресс. То есть ваша эмоциональная целостность находится сейчас на подростковом уровне. Ваши психоэмоциональные реакции не соответсвуют статусу полноправного гражданина.
— И что? — не понимала Ирина.
— Ограничение в правах, — объяснила Клаемь.
— Да? — Ирина совсем запуталась. — И что?
— Не слишком приятно, — согласилась Лакэмри. — Но не фатально. Ограничение временное. После соответствующего лечения оно, скорее всего, будет снято.
— Это что? — занервничала Ирина. — Это меня в больницу сейчас отправят, да? Не хочу!
Вот уж не было печали!
— Хм, — задумалась Лакэмри.
— Не надо, — сказала Клаемь, и, в ответ на взгляд психолога, заявила:- Под мою ответственность.
Та пожала плечами:
— Как скажете. Но терапия вашей подопечной не помешала бы.
Лакэмри попрощалась и ушла. Клаемь проводила ее задумчивым взглядом.
— Что это значит? — спросила Ирина, волнуясь. — Какая терапия? О чем это она?
— Не переживайте. Сами же слышали — ограничение временное, и потом, я за вас поручилась. Так что смысла выставлять вас за дверь, — тут Клаемь скупо улыбнулась, — нет никакого. Вы останетесь у нас.
— Клаемь есть Клаемь, — добродушно усмехнулся Фарго (и он тут был, оказывается!) — Всех немощных на своих плечах.
Клаемь что-то сказала ему на незнакомом языке, и Фарго перестал улыбаться, даже уши прижал, и это Ирине мало понравилось.
— Спасибо… — пробормотала она. — Но вот ограничение в правах, насколько это серьезно?
— Не берите в голову, — отмахнулась Клаемь. — Оставьте мне.
Она встала.
— Пойдем, Фарго… А вы, Ирина, полежите пока спокойно, у вас постельный режим. Постарайтесь не вставать без крайней необходимости.
Ирина спала, просыпалась, потом вновь проваливалась в муторный полусон. Мучили кошмары, но, наконец-то очнувшись, Ирина не вспомнила ни одного. Слова психолога тоже забылись, тем более, Клаемь именно это и посоветовала — не брать в голову…
Ирина оделась и вышла на террасу. Шустрая дочка Фарго сидела в кадке и задумчиво пробовала на вкус серебристую траву. Маячка на ней снова не было. Ирина не успела моргнуть, как девчонка слезла на пол и полетела на четвереньках к краю террасы. Перил там, кстати говоря, не наблюдалось.
— Стой! Куда ползешь?!
Ирина бросилась наперехват.
— Вот вредное дите!
Девочка завопила. Делать нечего, пришлось ее же и утешать.
— Что с тебя дальше-то будет? Если ты уже сейчас такая непослушная?