Это лишь игра - 2
Шрифт:
Поворачиваю ключ зажигания и срываюсь с места. Еду в город, а грудь разрывают противоречивые чувства. И в голове стучит, не прекращая: она сейчас с ним.
Но она любит меня, повторяю как мантру. Любит. Меня. Не его. И вряд ли сейчас даст ему к себе прикоснуться. Это же Лена. Она будет думать обо мне, что бы ни говорила. И в эту самую минуту думает…
Господи, как же хочется послать всех и вся к чертям и просто жить. С ней вдвоем. Самой обычной жизнью. Самой счастливой жизнью…
Так и будет, обещаю себе. Обязательно так и будет.
Даже странно, что такая понятная и естественная
Бабушка сначала ни в какую не хотела говорить, где Лена живет. Твердила: «Зачем тебе? Снова девочке моей жизнь ей сломать? Нет, ни адреса, ни телефона не дам и не проси. Оставь ее в покое!».
А еще сказала, как страдала Леночка, не ела, ни на кого не реагировала, лежала пластом сутками, когда я ее бросил… Это было невыносимо.
По-хорошему, стоило, конечно, просто извиниться и уйти. И узнать ее адрес другим путем, но на это потребовалось бы еще какое-то время, а ждать было уже совсем невмоготу. И так с тех пор, как мы встретились в отеле, я места себе не нахожу.
В общем, развел я бабушку на разговор «по душам». Сказал, что Ленин адрес мне, в принципе, и не нужен. Что просто захотел узнать, как Лена, как ее здоровье, как она живет, не нужно ли что-нибудь, мол, переживаю, терзаюсь, раскаиваюсь, всё такое…
Бабушка отвечала сначала не слишком охотно, больше из вежливости. Но постепенно удалось ее разговорить. Она рассказала, как они отправились тогда в Бергамо, как ждали операцию, с каким трудом она пережила те несколько часов, когда Лену оперировали. Наверное, тут я, как никто, могу ее понять. Сам в тот день как заново родился.
Бабушка у нее, конечно, редкое сокровище, понятно, в кого Леночка такая добросердечная. Даже чай мне под конец предложила.
Я себя чувствовал последней сволочью, выводя ее на откровения. Когда понял, что момент подходящий, она уже готова — засобирался уходить и попросил передать для Лены, что прошу у нее прощения и всё прочее.
Как и думал, бабушка сломалась. Поколебавшись пару секунд, бросила вслед:
— Ладно уж… Лена, конечно, будет злиться на меня, но… Ты ей лучше сам всё это скажи. Она сейчас живет в Листвянке, до осени там будет. Как учеба начнется, вернется сюда. А живет она сейчас… погоди… — Бабушка взяла с холодильника блокнотик, нацепила очки и зачитала: — Улица Геологов, дом восемь, квартира два. Я сама там не была ни разу. Звали в гости, но как-то все некогда было, а сейчас уже и нет смысла. Скоро она сюда уже вернется. Лена же устроилась работать только на лето… горничной, в отель там какой-то. Ну и чтобы не ездить туда-сюда, стала жить там, в доме родителей…
Она запнулась.
— Своего мужа?
— Ну… — замялась бабушка. — На самом деле они не женаты. Да и поженятся ли — большой вопрос. Сложно всё у них. Но это уж Леночка тебе сама, если захочет, расскажет.
Я потом ехал и переваривал ее слова: они не женаты. Она скоро вернется. Не они, а она. Одна.
Эта новость, конечно, перевернула всё с ног на голову. Это не просто хорошо — это изумительно. Только что теперь делать? Надо все обдумать, а я, как назло, не могу ни на чем сосредоточиться. В мыслях — полный хаос.
Хотел
Вспоминаю и снова улыбаюсь.
Подъезжаю к городу и понимаю — домой не хочу. Не могу. Во всяком случае, сегодня.
Да и какой там дом? Просто место, где ем и сплю. Мы с Викой живем сейчас у Леонтьева. Позвал нас, конечно, он сам, хоть это была и моя идея, которую ненавязчиво внушил Вике, а уж она обработала своего отца.
Находиться там, конечно, то еще удовольствие, да и Викин отец мне не доверяет. При мне не допускает никаких обсуждений или встреч, свой кабинет держит закрытым на все замки, уверен, еще и следит по камерам, где я там хожу и что делаю. Но это ерунда. Понаблюдав за ним, я понял, что приручить его вполне можно. Скорее бы только отца выпустили под подписку. Потому что теперь я уже не смогу пойти до конца.
Переночевав в отеле, утром все же еду к Леонтьеву. Застаю все семейство в столовой. Завтракают. И, похоже, говорят обо мне, потому что захожу — и сразу повисает тишина. Леонтьев сверлит меня гневным взглядом, Вика — подозрительным, Викина мать — осуждающим, и только Славику на всё плевать.
От завтрака отказываюсь и сразу поднимаюсь в нашу комнату, куда через минуту врывается Вика.
— Герман, ты где был? Я тебе сто раз звонила! — слышу ее голос с истеричными нотками, в нос ударяет запах перегара, и сразу закипает раздражение. — Почему ты был недоступен?! Где ты был? Я с ума сходила! Папа сказал, что ты меня не любишь! Пользуешься мной только! Я тебя прикрывала как могла. Сказала ему, что мы так договорились. Но ты даже не позвонил! Не предупредил меня!
Вика рыдает, смотрю на нее — а перед глазами стоит лицо Лены, ее дрожащие губы, ее слезы. Горло резко перехватывает, и раздражение тотчас угасает. Притягиваю ее к себе, обнимаю.
— Прости, — шепчу ей в макушку. — Прости, пожалуйста. Я не должен был так делать… не должен был так с тобой поступать… прости меня… прости…
Вика удивленно замолкает и успокаивается. Она ведь думает, что я извиняюсь за вчерашнее…
15. Герман
Проезжаю на скорости мимо дорожного знака «Листвянка. 40 км». Через двадцать минут буду на месте. Сердце в груди тяжело бухает в каком-то радостно-тревожном предчувствии.
Скоро увижу Лену. Надеюсь, что увижу… И самое главное, надеюсь, что сегодня наконец всё решится.
Дольше недели, а если быть точным — одиннадцать дней, я Лену не тревожил. Не ездил в Листвянку, не звонил ей, в общем, никак не давал о себе знать.
Прежде всего потому, что не хотел давить на нее. И так в прошлый раз свалился как снег на голову. Разволновал ее бедную.
Решил, пусть успокоится. Наверняка все эти дни она тоже думает обо мне, о нас. И хотя она сказала «не приходи», все равно ведь понимает и даже ждет, что я снова объявлюсь. Хоть сама в этом и не признается.