Это лишь игра - 2

Шолохова Елена

— Все нормально, Вера Алексеевна, — краснея, говорю я. — Наоборот, я вам очень благодарна. И если… если это не в тягость вам… то было бы здорово, если бы она тут… немного…

Наконец просыпается Юлька. Выходит в коридор, видит, что я стою у окна, и кидается ко мне. Сжимает в объятьях так крепко, что почти душит. Что-то быстро говорит, всхлипывая, я разобрать не могу, только отдельные слова:

— Ленка… они вчера… убьют… сюда… боюсь…

После завтрака мы обе идем в комнату Антона. Он тоже уже не спит. Я подхожу к нему, как обычно и делаю. Здороваюсь. А у самой никак не идет

из головы мысль, что он все знает про меня. Не мысль даже, а ощущение. Хотя я понимаю, что это просто стыд и совесть меня мучают, что Антон ничего не знает и знать не может, но смотреть на него все равно не могу. Говорю с ним, а сама отвожу взгляд. Это ужасно.

И когда Юлька предлагает выйти на улицу «покурить», я цепляюсь за этот предлог и сбегаю.

Мы выходим из подъезда, но садимся не на ближайшую лавочку, а идем на детскую площадку, чуть поодаль. Устраиваемся обе на качелях и сначала молчим. Потом Юлька действительно закуривает.

— Из-за этих сук снова стала курить, — показывает она сигарету. — Иначе с ума сойду от стресса. Антошку своего не ругай, он вчера тоже курнул немного. Меня ругай, это я ему предложила. А то лежит, никакой радости… Он у тебя так-то вообще нормальный. Все свои слова про него беру обратно. Хотя после Славика и Никитоса все нормальные…

— Юль, прости меня. Я тебя вчера подвела…

— Да брось. Ты же не МЧС, ты и не обязана быть двадцать четыре часа на связи. Но вчера, конечно, был лютый треш.

— Кто к тебе приходил? Что они хотели?

— Понятное дело — чтобы заяву свою забрала.

— Нельзя же. По закону нельзя ведь забирать заявление об изнасиловании.

— Зато можно поменять показания. Сказать, типа, я все выдумала, оговорила, это было обоюдное согласие…

— Они хотят, чтобы ты так сказала?

— Угу.

— А ты?

— А я сказала: пошли в жопу. Вместе с Леонтьевым.

— А они?

— А они… — Юлька задирает кофту до локтя и показывает огромный лиловый синяк на руке. — Еще под дых ударили. Но там синяка нет. И пообещали порвать мне эту самую жопу. Толпой. А потом прикопать где-нибудь в лесополосе. Если я не сделаю, как они велят.

— Я зря тебя уговорила… прости меня… Если бы не я, тебя бы хотя бы сейчас не трогали…

— Но-но! Прекрати. Все правильно мы сделали. Хрена с два я теперь им уступлю. Хотя страшно, капец… Но, знаешь, я вот что думаю, если бы они были такие неуязвимые, то они бы так не суетились сейчас, да? Если бы менты, ну вообще все были у них в кармане, как они сами сказали, то что им моя заява? Замяли бы и дело с концом, ну или как там у них делается. Но они-то, посмотри, как забегали, как будто у самих подгорает. Значит, чего-то они боятся. Значит, что-то да можно сделать, да?

— Да, — соглашаюсь с Юлькой.

— А ты бы сама пошла на попятную?

— Нет, — качаю головой.

— А если к тебе придут? Попросят поменять показания? Сказать, что ты забыла, перепутала, а сейчас все вспомнила и, типа, ничего не было?

— Я не стану менять показания.

С минуту Юлька молчит. Потом поворачивается ко мне.

— Знаешь, Лен, если вдруг что… ну, если они будут давить на тебя, угрожать, запугивать, ты не думай обо мне. Делай так, как

сочтешь нужным. Я пойму. И не обижусь. Я, правда, пойму. Потому что после вчерашнего… в общем, не знаю, смогла бы я идти до конца за чьи-то интересы… ну, если бы я была просто свидетелем… стала бы рисковать из-за кого-то… не уверена. Так что я пойму тебя. Своя рубашка ближе. А тут даже и не рубашка.

— Но кроме меня там полно свидетелей, — говорю я. — Они что, всех будут вот так отлавливать?

Юлька невесело хмыкает.

— Уже, Лен. Мои соседки, тупые курицы, уже хлопают глазами: а? что? Ничего не видели, ничего не знаем.

Я сразу вспоминаю, как Настя, рассказав мне про вчерашний визит этих сволочей, тут же заявила: «Если спросят, я ничего не знаю».

— Думаешь, их тоже запугали?

— Думаю, что их и пугать не пришлось. Скорее всего, бабок дали.

— Но там были и другие люди. Парень в тельняшке, который меня от Никиты защитил… вахтерша, кто-то еще…

Юлька на это лишь безучастно пожимает плечами.

— Ай, как будет, так и будет. Славик — мразь. Сначала же он сам ко мне притащился. Тоже бабки предлагал. Я его послала. Тогда он такой говорит, типа, у него есть видос один интересный, где меня шпилит какой-то чувак. Покажу, говорит, всем. Я: иди и показывай. Мне пофиг. Видела бы ты его рожу! Прошамкал что-то и свалил. Я и успокоилась. Зря… Он, видишь, каких-то мордоворотов за себя прислал, ссыкло.

— Юль, ты — молодец. Не каждая… вот так…

— Так хочу, чтобы он сел! Прямо не могу как хочу! Ничего на свете не хотела так сильно. Я же к нему по-настоящему… Мне же он реально нравился. Почему я тебя не послушала? Дура…

Я протягиваю руку и ободряюще касаюсь Юльки. Мол, кто ж знал. Я тоже вчера не послушала Олесю Владимировну, которая мне добра желает, думаю я. И повторись все заново — опять бы скорее всего поступила так же.

— Вера Алексеевна предлагает тебе пожить у них, пока все это не утихнет. Я думаю, что это хорошая идея.

— А ты не ревнуешь? — шутит Юлька. — А то смотри.

Она еще и шутить способна в таком состоянии. Я даже немножко завидую. Поймав мой взгляд, она тут же спешит заверить:

— Я шучу, конечно. Ты даже не думай…

— Я, Юль, — перебиваю ее, — вчера была с другим… с Германом. Это тот самый Герман, с которым мы в школе встречались… У него дом на въезде в Листвянку, на берегу Байкала. Весь день провели там. Но я не видела, что у меня телефон разрядился, я не специально…

— Оу, в тихом омуте… — смеется Юлька. — А я решила, что твоя бабуля просто перепутала… а ты, значит, реально была в Листвянке. И что, у вас что-нибудь было? Было? Сознавайся!

— Да, — тихо говорю я.

— Расскажи.

— Да что рассказывать? Мне теперь знаешь как стыдно… ну, перед Антоном, перед его мамой… Чувствую себя предательницей.

— Понимаю… Но оно хоть стоило того? Как он? Хорош в постели?

Я перевожу на нее недоумевающий взгляд.

— Да ну тебя. Мы только целовались.

— И это у тебя называется «было»? — издает смешок Юлька. — Выдохни, Ленка. Это не измена, а… так.

— Не так. Если бы Герман целовал другую, я бы умерла.

— Герман? А если бы Антон?