Это настигнет каждого
Шрифт:
Самоубийство Матье в романе не представлено, зато есть фрагмент (Дополнение II к тетради V, с. 368), где описываются его мысли в момент самоубийства.
«Предсмертным бесчинствам» Гари посвящен короткий фрагмент (первый) в начале «Заметок», а его гибель в воде упоминается в начале фрагмента V («Улица»).
Наконец, центральная сцена фильма - тот разговор Матиаса в тюремной камере со своим ангелом, в результате которого Матиас решает не выдавать друга - в итоге превращается у Янна в самостоятельную новеллу «Свинцовая ночь», описывающую сон, увиденный Матье в тюрьме. (По свидетельству Клауса фон Шпрекельсена, Янн в разговорах с друзьями называл то, что происходит
***
Еще важнее для понимания романа разобраться в том, какую роль играют в нем ангелы. В наброске сценария о них говорится: «Несмотря на присутствие в фильме этого элемента, лишь по видимости мистического, в нем идет речь о реальных событиях и затрагиваются социальные проблемы».
«Ангелология» Янна во многом восходит к концепции Эмануэля Сведенборга, работы которого, по свидетельству Юнгве Треде, Янн знал. По Сведенборгу [6] , небеса населены ангелами и духами, которые суть люди, уже переступившие порог смерти, но способные общаться с теми, кто еще живет на земле:
6
Его работы здесь и далее цитируются по изданию: Однер Зигстедт. Эмануэль Сведенборг. Эмануэль Сведенборг. Избранное. М.: Астрель, 2003. («О небесах...» в пер. А.Н. Аксакова; «Новый Иерусалим...» в пер. И. Эдомского).
При каждом человеке есть добрые духи и злые. Посредством добрых духов человек соединяется с небесами, а посредством злых с адом: эти духи находятся в мире духов, место которого между небесами и адом («О небесах, о мире духов и об аде», с. 292);
Что ангелы имеют человеческий образ, то есть что они такие же люди, я видел до тысячи раз. Я разговаривал с ними как человек с человеком, иногда с одним, иногда со многими вместе, и никогда я не видал, чтобы внешний образ их чем-нибудь разнился от человеческого (там же, с. 74);
Духовный внутренний человек, рассмотренный по своему существу, есть ангел неба, а следовательно, пока живет в теле, находится в обществе ангелов, чего он, однако, не знает, и по разрешении от тела переселяется к ним. <...> Словом, поскольку человек находится в любви к Господу и в любви к ближнему, постольку он находится в духовном внутреннем и из него мыслит, и хочет, а также из него говорит и делает; но поскольку человек находится в себялюбии и в любви к миру, постольку он находится в природном внутреннем <...>. Из этого явствует, что у добрых есть внутренний и внешний человек, а у злых же нет внутреннего человека, а один только внешний. <...> Господом предусмотрено и устроено так, что поскольку человек по-небесному мыслит и хочет, постольку отверзается и образовывается его духовный внутренний человек. («Новый Иерусалим и его небесное учение», с. 37—43);
Сущность жизни человека есть его любовь, и какова любовь, такова жизнь и даже весь человек. <...> Что человек превыше всего любит, то непрестанно присутствует в его мысли, а также в его воле и образует самую суть его жизни (там же, с. 54-55).
Я полагаю, что Янна больше всего тревожит отсутствие в современном мире (или: слишком скудное присутствие в нем) духовного начала и что введение в повествование фигур ангелов позволяет ему показать процесс роста внутреннего человека. Янновские «разговоры с ангелом» есть особая форма внутреннего диалога с собой, подводящая к некоему решению, к кардинальному изменению жизненной установки. В литературе форму разговора с ангелом уже использовал Андре Жид, в романе «Фальшивомонетчики» (1925) [7] , который имелся у Янна в библиотеке. Там молодой человек, Бернар, только что получивший в Сорбонне степень бакалавра, встречает ангела, когда задумывается о том, как ему дальше жить:
7
Цитируется по изданию: Андре Жид. Фальшивомонетчики. Тесные врата. М.: Прогресс, 1991, с. 547-551- Пер. В. А. Никитина. (Курсив в цитатах здесь и далее мой, - Т. Б.)
Он сидел, задумавшись, и вдруг увидел, как к нему приближается ангел <...>. Он не удивился, как не удивился бы, случись все это во сне. <...> Бернар направился в сопровождении ангела к церкви Сорбонны <...>. По церкви прохаживались и другие ангелы, но глаза Бернара не были приспособлены для того, чтобы их увидеть. <...> Молиться он не мог, так как не верил ни в какого бога, но сердце его охватила любовная потребность отдать себя в дар, совершить жертвоприношение; он предлагал себя. <...> Борьба с ангелом помогла ему повзрослеть.
Сама форма организации речевого пространства у Янна гораздо сложней, чем у Жида, хотя и у Жида она была сложной, экспериментальной (Эдуард, персонаж «Фальшивомонетчиков», пишет роман «Фальшивомонетчики» и зачитывает куски из него другим персонажам; кроме того, в романе многократно цитируется его - Эдуарда - дневник). Форму романа Янна, видимо, нельзя полностью реконструировать: она больше, чем идейное содержание и фабула, пострадала от фрагментарности имеющихся в нашем распоряжении материалов.
***
Первая часть обрамляющей мифологической рамки романа начинается с хайдеггеровского (по сути) мотива безличного человека: «Кто-то (немецкое man.– Т. Б.) ходит кругами, о чем-то себя спрашивает... Тот, кто задал такой вопрос, ответа не получит. Он ведь не станет отвечать самому себе». Затем появляется первая говорящая инстанция, «мы» (это «мы» распространяется на все человечество): «И все же: мы здесь именно для того, чтобы...».
Затем, после этого введения, начинается собственно повествовательная часть, где речь ведется традиционным образом, от третьего лица, - вплоть до главы, которая называется «Разговор с ангелом». Этот «разговор» (а на самом деле монолог Матье, участие ангела выражается лишь в том, что он слушает) вмонтирован в рассказ от третьего лица, к тому же ведущийся в прошедшем времени: «Сокращения, - сказал он, - становятся ложью. Собственно, они и есть ложь. С какого же момента сегодня я начал говорить грубую неправду? Когда отверг твоего брата! Нет, чуть раньше». Рассказ от первого лица всегда воспринимается более убедительно, живо, поэтому у Янна он как бы всплывает на поверхность, вытесняя рассказ о событиях более поздних, - а между тем, речь в этом монологе идет о далеком прошлом, о том самом «детском воспоминании».
После «Разговора с ангелом» возобновляется рассказ от третьего лица, о событиях, связанных с изгнанием Матье из дома. Он прерывается в момент второго, более сильного душевного кризиса Матье после ночи, проведенной в спальне Агнеты, невесты Гари. Дальше (глава «Юные души») следует рассказ все о том же «детском воспоминании», ведущийся от третьего лица, но уже в настоящем времени. Несколько строк, вводящих этот эпизод, позволяют предполагать, что теперь мы имеем дело с описанием сна или «сна наяву»: «Он спас себя еще раз. Сумел, двигаясь на ощупь, вернуться назад, забыть эту комнату, перехитрить свою боль. Постепенно внутри него установилось состояние, напоминающее сладкую дрему. Гари рассказывал...».