Это смертное тело
Шрифт:
Барбара всерьез задумалась о том, какую бы гадость подстроить Изабелле Ардери за ее советы, и тут в глубине сумки зазвонил мобильник. Он сыграл начальные ноты песенки «Пегги Сью», которую Барбара скачала из Интернета.
— Бадди Холли, — узнала Хадия.
— Я рада, что научила тебя хоть чему-то.
Барбара вытащила мобильник и посмотрела на входящий номер. Либо ее спасло провидение, либо кто-то отследил ее перемещения.
— Шеф? — отозвалась она.
— Где вы, сержант? — спросила Изабелла Ардери.
— Занимаюсь шопингом, выбираю одежду. Как вы рекомендовали.
— Скажите мне, что вы не в благотворительном магазине, и я буду счастлива.
— Будьте счастливы.
— Можно узнать, где…
— Лучше
— И что удалось купить?
— Пока что только бусы. — Упреждая возражения суперинтенданта против столь странной покупки, Барбара поспешно добавила: — И косметику. Много косметики. Я буду выглядеть как… — Она покопалась в памяти, отыскивая подходящий образ. — При нашей следующей встрече буду выглядеть как Эль Макферсон. [16] А сейчас я стою в примерочной кабине, и девятилетняя девочка неодобрительно отзывается о моих трусах.
16
Австралийская топ-модель.
— Вас что, сопровождает девятилетний ребенок? — удивилась Ардери. — Сержант…
— Поверьте, она твердо знает, что мне следует носить, поэтому пока куплены только бусы. Думаю, мы придем к компромиссу в отношении юбки. Мы здесь уже несколько часов, я совсем замучила ребенка.
— Что ж, заканчивайте с юбкой и подключайтесь к работе. У нас тут кое-что случилось.
— Кое-что?
— На кладбище найдено мертвое тело, сержант, однако этому телу там не место.
Изабелла Ардери не хотела думать о своих мальчиках, но при первом взгляде на кладбище Абни-Парк почти невозможно стало думать о чем-то еще. Сыновья были в том возрасте, когда приключения стоят для них на первом месте, кроме разве что рождественского утра, а какое другое место более всего подходит для приключений? Кладбище было невероятно заросшим, дикий виноград оплел мрачные викторианские надгробные статуи, упавшие деревья, рухнувшие могильные камни и разрушенные памятники предоставляли отличные места для фортов и засад… Место это было как будто взято из фантастического романа и дополнено сучковатыми деревьями, на стволах которых на уровне плеча были вырезаны огромные камеи в форме луны, звезд и ухмыляющихся лиц. И все это в шаге от оживленной улицы, за чугунной резной оградой, доступное для любого, кто войдет в кладбищенские ворота.
Детектив-сержант Нката припарковал машину у главного входа, где уже поджидала «скорая помощь». Этот вход находился на пересечении Нортуолд-роуд и Стоук-Ньюингтон-Хай-стрит, на асфальтированной площадке перед двумя светло-желтыми зданиями, с которых слоями сползала штукатурка. Упомянутые здания стояли по обе стороны от огромных чугунных ворот, которые, как сказали Изабелле, днем обычно бывали открыты, но сейчас их заперли и у входа поставили констебля из местной полиции. Он поспешил навстречу их автомобилю.
Изабелла вышла в летнее пекло. Асфальт от жары вспучивался волнами. Голова у Изабеллы разболелась еще сильнее из-за жужжания вертолета с журналистами-телевизионщиками, который кружил над ними, словно хищник, высматривающий добычу.
На тротуаре собралась толпа, с обеих сторон сдерживаемая полицейской лентой, туго натянутой между фонарным столбом и кладбищенской оградой. В толпе Изабелла заметила несколько представителей прессы: их можно было узнать по раскрытым блокнотам, магнитофонам и по тому, что к ним обращался мужчина, наверняка представитель по связям с общественностью из отделения полиции Стоук-Ньюингтона. Он оглянулся через плечо, увидел, что Изабелла и Нката вышли из машины, и коротко кивнул. Местный констебль тоже кивнул. Вид у них был невеселый. Вторжение столичной полиции на свою территорию они явно не приветствовали.
Вините политиков, хотелось сказать Изабелле. Вините дежурно-диспетчерскую службу и вечную неспособность отдела, занимающегося розыском пропавших людей, не только отыскать человека, но и вычеркнуть из своего списка людей, уже не числящихся пропавшими. Вините прессу, предавшую огласке этот факт, следствием чего явилась борьба между штатскими руководителями дежурно-диспетчерской службы и недовольными офицерами полиции, требующими, чтобы это подразделение возглавила полиция, словно это решило бы их проблемы. А самое главное — вините помощника комиссара сэра Дэвида Хильера и его решение поставить Изабеллу на вакантное место суперинтенданта. Хильер так прямо не высказался, но Изабелла не была дурой: ей устроили проверку, и всем это было известно.
Она приказала сержанту Нкате отвезти себя на место преступления. Как и местный констебль, Нката не выглядел счастливым. Он явно не ожидал, что его, детектива-сержанта, станут использовать в роли шофера, но оказался достаточно профессионален, чтобы не проявлять свои чувства открыто. У Изабеллы в этом отношении был небольшой выбор: либо взять водителя из числа команды, либо, воспользовавшись справочником «А-Z», попытаться самой отыскать кладбище Абни-Парк. Если ее утвердят в должности, ей понадобятся годы для изучения запутанной паутины улиц и деревень, которые за несколько последних столетий поглотил чудовищно разросшийся Лондон.
— Патологоанатом? — спросила она, после того как представила себя и Нкату и подписала бумагу, свидетельствующую, что она пришла на место преступления. — Фотограф? Криминалист?
— Все там. Ждут, когда ее уложат в мешок. Как и приказано.
Констебль был вежлив. На его плече заквакала рация, и он убрал звук. Изабелла перевела взгляд с констебля на зевак, собравшихся на тротуаре, а потом на здания на другой стороне улицы. Там, как и на любой другой оживленной улице страны, находились вездесущие коммерческие заведения — от «Пицца хат» до газетного киоска. Квартиры владельцев располагались выше этажом, а над одним из заведений — «Польскими деликатесами» — возвышался современный многоквартирный дом. В этих местах придется проводить бесчисленные допросы. Пусть копы из Стоук-Ньюингтона благодарят бога, что за это дело взялась столичная полиция.
Когда их повели по кладбищенскому лабиринту, Изабелла спросила об изрезанных деревьях. Проводить их вызвался волонтер, пенсионер восьмидесяти с чем-то лет. Он объяснил, что на кладбище нет ни землекопов, ни сторожей, но есть комитет, состоящий из таких же, как он, людей, членов этого микрорайона, денег они не получают, но хотят спасти Абни-Парк от наступления природы. «Разумеется, парк никогда уже не станет таким, как был, — объяснил пожилой джентльмен, — но не в этом дело. Никто этого и не хочет. Это место должно стать природным заповедником. Здесь станут водиться птицы, лисы, белки и другая живность. Будут расти цветы и другие растения. Мы хотим сделать дорожки проходимыми, хотим, чтобы это место стало безопасным для людей, желающих провести время на природе. Горожанам хочется таких вещей, вы согласны? Бегство от суматохи, если вы понимаете, что я имею в виду. А что до резьбы на деревьях, так это делает один мальчишка. Мы все его знаем, но никак не можем подловить за этим занятием. Если удастся, ему не поздоровится».
Изабелла в этом усомнилась. Пенсионер был хрупким, как львиный зев, что рос вдоль дорожки.
Ближе к центру кладбища дорожки совсем сузились. В тех местах, где тропы были широкими, они были вымощены, но такими разномастными камнями, что казалось, здесь собраны представители всех геологических периодов. В узких местах тропинки были покрыты разлагающейся листвой, а земля, рыхлая и ароматная, распространяла сильный запах компоста. Наконец появилась башня часовни, и затем само здание — печальная развалина из кирпича, железа и помятой стали. Внутри строение заросло травой, и войти в него было невозможно: вход преграждали железные прутья.