Это я, Эдик
Шрифт:
Ленка хищно повела носом, но глаза ее при этом сохранили только дальний отсвет гнева, не вспыхнули смертельной яростью.
Только Маринка не растерялась. И чего ей было опасаться? Не она же суп уволокла. Вот и отняла Гошу у его подруги, но как ни старалась, толку от парня никакого не было. Вряд ли он чувствовал, как жуют его член – Марина могла бы и вовсе откусить его, и тогда бы не сумел отвести кроличьего взгляда от могучей туши Целко.
– Тьфу, импотент, – расстроилась Трахтеншёльд и выплюнула добычу. – На хрен вам такой сдался, бабы?
– Какие сами, такой и хер, – брезгливо молвила
В комнате же остался лишь отголосок ее тяжких шагов и облегченный писк зверьков под дощатым полом.
– Хвала Аллаху, пронесло, – ликующе просипела Светка.
На радостях они с подругой принялись так остервенело мусолить Гошу, что тот поминутно то взревывал от боли, то скулил от счастья. Долго он, конечно, продержаться не смог, и пришлось девушкам утереться и тешить друг друга до полного изнеможения. Гоше тоже, впрочем, пришлось отдуваться. После отработки они вытолкали его на пол и мирно засопели в обнимку.
Между тем облава в общаге подошла к концу. Судя по отсутствию криков о помощи и грома разрушений, воры и в этот раз избегли уличения. Да и как еще могла закончиться охота, если от Тани со Светкой она укатилась бесславно?
– Как мы эту толстуху уделали, – похвалилась Трусерс. – Ну, Тошнилович, волоки сюда кастрюлю, жрать будем. А то у меня уже брюхо от голода пучит.
– Слушаюсь!
По правде говоря, Гоша был бы не прочь еще раз порезвиться с обеими девчонками сразу, но рассчитывать на подобную удачу не стоило. Ему это и без разъяснений было понятно. Вот когда совершишь подвиг такого же масштаба… Или хотя бы хавки приволочешь в немереном количестве… Он только вздохнул от безысходности, но тотчас приободрился – ведь сейчас-то! Сейчас-то он на коне и даже набьет пузо теплым бульоном. Глядишь, и косточка мозговая перепадет.
По команде девчонок он напялил тулуп со штанами, чтобы не отморозить причиндалы, а то выхаживай его потом, и полез за окно. Сами же девушки тем временем споро оделись и встретили явление кастрюли в комнате с ложкой и вилкой. Гоше достался тупой и к тому же сломанный пополам нож. Но он не обиделся. На что ему пальцы даны, как не пищу хватать?
– Свет зажигать будем? – шепотом спросила Светка.
– Еще чего! вдруг кто сунется – а тут мы сделаем вид, что трахаемся, – резонно возразила Танюша.
– Да, правда, – загорелся Тошнилович и скинул тулуп.
– Не разгоняйся, – осадили его девушки дружно, и бедный юноша сразу покрылся гусиной кожей, так ему стало одиноко и холодно.
Только волнующий дух супа и поддержал его в лихую минуту презрения.
– Зато пожру, – печально молвил он и сдвинул крышку с кастрюли.
– Сначала бульон…
Парень нежно разлил половину еще теплой пахучей жидкости по грязным стаканам, таинственно заблестевшим в лунном свете. Все благоговейно отпили влаги и посмаковали ее, покатали душистые капли на языках, прежде чем сглотнуть. Благость тонким слоем животного жира растеклась по пустым желудкам.
– Собачатина, – восторженно просипела Танюша. – Вылавливай кости уже, сил нет терпеть.
Тошнилович уже и сам пускал слюни от голода – взвар лишь растравил аппетит, требовалось всласть погрызть косточки, соскрести с них жилки и хрящики, высосать мозг до последней капельки. Девушки поставили перед товарищем самую глубокую тарелку, вылизанную ими еще в прошлом месяце, так давно она не видала достойной ее пищи. Что ж, пришел и ее день!
Гоша вытер ладонь о волосы и запустил ее в кастрюлю. В следующие несколько секунд с ним произошли самые небывалые метаморфозы, какие не доводилось видеть, пожалуй, никому в целом Уродове. Лицо парня окаменело, словно он увидал гидру, потом рот его распахнулся на полную ширину, обнажив черные пеньки зубов, и спустя мгновение комнату потряс такой чудовищный вопль, что треснувшее оконное стекло не выдержало и осыпалось на пол.
Он выдернул руку из кастрюли – указательный палец свисал на полоске кожи, качаясь, потом оторвался от ладони и с плеском упал обратно в бульон. Оттуда раздалось смачное чавканье, а вслед за тем и неприятный скребущий лязг. Над краем посудины внезапно показался черный собачий нос и клыки под рваной губой, а затем и провалившийся собачий глаз.
Обе девушки, так и не сумев ничего сказать, без чувств сползли со стульев. И тотчас за дверью послышались топот и радостные крики, и неотвратимая поступь кого-то тяжкого, неизбежного как похмелье.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Лена с широким тесаком и облизывалась, а за нею прятались фигуры прочих студенток. Сальные волосы Целко развевались от ледяного сквозняка.
– Собирайся, народ! Знатный будет пир! Теперь на неделю всем мяса хватит…
Comments on this: 4
God: Все, администрация города подает в суд на автора этих непотребных записок сумасшедшего. Теперь держись!
(Ничего, отстоим. – Прим. мутакаллима издателя)
Танк: Да не знаю я, что там выше понаписано! Говорю же, этот тупой бред попадает ко мне самыми идиотскими способами, и на авторство я не претендую.
Cactus: Зашибись, наконец-то они все подохли!
Гамадрил: Да, сильно у вас тут наверчено, ни грана не понял. Попробую с начала полистать…
Сколько знамений на небесах и на земле, мимо которых они проходят и от них отворачиваются!
Мы ехали к Наталье на моем «рено», а сознание ко мне-1 никак не возвращалось. Только и вижу теперь на записи, как мелькает за окошком тачки омерзительная архитектура. Что я буду расписывать, в самом деле, как меня дабиром шарахнуло?
Ладно, неважно! Приехали мы в приличный район, со старыми, но еще свежими с виду домишками этажей в десять.
– Мне что, в машине тебя подождать? – выступила Альмира. – Зашибись. Угонят еще вместе с тачкой, муженек.
– Держи шокер. – Я пошарил в бардачке и кинул на колени девке жуткого вида прибор, весь в оплавленных следах и застарелой саже. – Тыкай в глаз, не пропадешь.
Я хлопнул дверью и поднялся на ступени широкого крыльца с протертыми ступенями. Реклама на линзы выскакивала все больше культурная, с отрывками из новых постановок, концертов и прочих эстетских развлечений.