Этюды Черни

Берсенева Анна

– Пап, – снова спросила она, – а помнишь, когда я замуж выходила – ну, за Франца, помнишь?

– Помню, – усмехнулся папа. – Хотя помнить все твои дурацкие выходки, это очень крепкая память нужна. Так что теперь Франц?

– Да не Франц, – отмахнулась Саша. – Не знаю я, что теперь Франц. А вот когда я за него выходила, ты сказал: непонятно, что он с тобой будет делать. Помнишь?

– Таких подробностей, конечно, уже не помню. Ну, предположим, сказал. И что тебя теперь интересует?

– Ты тогда сразу увидел, что Франц слишком

слабый и для меня поэтому не годится. Это я теперь понимаю, – сказала Саша. – Значит, мне нужен сильный?

– С чего ты взяла, что я посчитал Франца слишком для тебя слабым? – пожал плечами папа. – Я об этом вообще не думал. Увидел, что ты его не любишь, вот и все. Про это и сказал: что он будет делать с женой, которая его не любит?

– А я думала… Нет, тогда я про это не думала, – вздохнула Саша. – Мне казалось, что я его люблю, ну и вышла за него. А потом оказалось, что не люблю. И еще раз мне потом казалось, что люблю, и потом еще сто раз… У меня, пап, знаешь, всякие мужчины были. И сильные, и слабые, и талантливые, и бездарные, и богатые, и небогатые. И каждый раз мне казалось, что я люблю. Отчего, ты думаешь, я с ними сходилась? Влюблялась. А потом каждый раз оказывалось, что это не любовь была, а иллюзия, пшик и игра гормонов. И вот как прикажешь это различать?

Саша и сама не знала, почему вдруг стала расспрашивать об этом папу. За сорок лет своей жизни она не могла припомнить ни единого разговора с ним на подобную тему.

Саша с детства знала, что папе «все такое» неинтересно. Откуда она это знала, непонятно, но знала точно. Одного только взгляда на папу, на его широкое, с твердыми и простыми чертами лицо, было достаточно, чтобы это понять. А когда он думал о всяких электронах, бозонах, коллайдерах и прочих подобных вещах, то лицо у него становилось вдобавок отрешенным, и тем более ясно было, что к нему не следует приставать с глупыми вопросами.

Но ведь может же родная дочь хоть раз в жизни задать отцу, любимому и любящему, какой угодно вопрос! Тем более когда жизнь этой непутевой дочери пошла наперекосяк, и непонятно, что это – вина ее, беда или то и другое вместе.

– Как это различать? – повторила Саша. – Как ты понял, что именно вот любишь маму, а не просто… Ну, что это не просто игра гормонов.

Папа усмехнулся и покрутил головой.

– Сашка, – сказал он, – я представить не мог, что такая ехидная, вредная и языкатая дочь, как ты, станет задавать мне такие наивные вопросы. Да не думал я об этом вообще! Я себе без этого не представлял жизни. Я не могу жить без девушки Алиции, моей однокурсницы. Это непреложный факт. Как крестьянский сын и физик-теоретик, я привык доверять непреложным фактам.

– Что вы там про девушку Алицию?

Мама появилась на пороге кабинета, где сидели Саша с папой. В руках у нее была миска с мытыми салатными листьями и помидорами.

– Наша дочь интересуется, почему мы с тобой поженились, – ответил папа.

Вот и разговаривай с ним о тонких

материях! Но все равно приятно задавать детские вопросы и приятно, когда тебя считают ребенком. И даже когда родители ругают тебя, как малого ребенка, – в сорок лет и это уже приятно.

А уж ругали ее родители, едва переступив порог, так, что стены дрожали. Как она могла скрыть от них такое, да кем же она их считает, да где ее голова, где сердце… Саша тщетно пыталась объяснить, что всего-навсего не хотела их тревожить, что в больнице у нее было все необходимое, и теперь есть все необходимое, что она не умирала же без помощи на необитаемом острове… Никакого успеха ее объяснения не имели. Родители должны были выговориться. И только после того как они выговорились, выкричались – стали хлопотать вокруг нее и усиленно ее кормить. Они занимались этим всего только неполные сутки, а Саше уже казалось, что это длится самое малое месяц.

– Мы поженились, потому что это был естественный для нас поступок, – сказала мама. – А что является естественным для нее, наша прекрасная дочь и сама до сих пор не знает.

«Это правда, – подумала Саша. – И зря мне дали дедову фамилию. Да и вообще не в фамилии дело. Ничего я не сумела продолжить, вот что».

Мысль была не из веселых, но из очень цепких. Она впилась в сознание, как клещ, и сразу же та темная сила жизни, о которой Саша не думала, пока разговаривала с папой, навалилась на нее снова.

– Ты что, Сашка? – встревоженно спросила мама. – Нога заболела? Нет, ну это все-таки безобразие, что Нора сразу нам не позвонила! Как можно было идти у тебя на поводу?

Саша хотела было сказать, что нога у нее не болит, и нога – это вообще не главное, что доставляет боль, и, может, еще что-нибудь такое патетическое додумалась бы она сказать, – но тут в дверь позвонили.

– Легка на помине, – сказала мама. – Я ей сейчас все выскажу.

Мама пошла открывать.

– Нора всегда шла у Сашки на поводу, – сказал ей вслед папа. – И ты ей сто раз уже это высказывала.

В прихожей послышался мамин удивленный голос. Потом еще один голос.

– Сергей пришел, – сказала Саша.

Что значило для нее его появление? Она не знала.

– Сергей – это кто? – поинтересовался папа.

– Мы с ним на митинге познакомились.

– Ты на митинги ходила? – оживился тот. – А со мной про какую-то ерунду беседуешь!

– Он с тобой лучше побеседует, – улыбнулась Саша. – Узнаешь все, что тебя интересует.

– А Саша нам не сказала, что вы придете.

Мама вошла в комнату вместе с Сергеем Февралевым. Саше стало смешно. Она подумала, что это, может быть, потому, что Сергей высокий, а мама маленькая. От такой нелепой мысли ей стало еще смешнее.

По крайней мере, темная сила отступила от нее. Уже хорошо.

– Наша дочь вообще не считает нужным информировать нас ни о чем существенном, – сказала мама. – Проходите, Сергей Александрович. Будем обедать.