Этюды для левой руки (сборник)
Шрифт:
«А знаешь, что? – опять подкалывает сестру. – А пусть едет в Сан-Франциско! – И, красиво пританцовывая, Данька завершает: – …в притонах Сан-ФГанциско лиловый неГГ вам подает ман-то!»
Линка погналась за братом дать по шее…
Семейка…
Маленький этюд про Андрея
Андрюша трехлетний играет с шестилетним Петечкой. Хитрый Петечка приобнимает Андрея и что-то шепчет ему на ухо, тыкая пальцем в направлении группы подростков. Те громко хохочут, курят, сплевывают. У Андрюхи мордочка ходит туда-сюда: то в удивление, то в слезу, то в недоумение, то в страх… Потом он решительно отталкивает лукавого Петечку, подходит в подросткам и, задрав кудрявую свою башку,
– Эй! Пацаныыы! ПацанЫ-ы! А вы меня набьете?
И, мотанув головой на испуганного Петечку, добавил:
– Мине Петечка обеСЧал!!!
И в голосе его даже сквозила надежда… Пацаны испуганно притихли.
Гудвин
Мы делали операцию маме в клинике микрохирургии глаза. На 30 мая провидцы дружно назначили землетрясение, поэтому мама очень волновалась, а не начнет ли трясти именно во время ее операции и не дрогнет ли рука хирурга, с нашим счастьем. Операция – не секрет – очень дорогая, поэтому весь персонал был профессионально и заинтересованно ласков. Правда, все равно все это было похоже на сетевую продажу, когда бойкий мальчишка мотает перед тобой набором ножей, предлагает бешеную скидку, а потом впаривает какое-то пошлое пластиковое корыто в цветочек по цене танка «Т-34». Ну да ладно.
Я уговаривала маму не бояться и убеждала ее: твоя задача, мама, посмотреть на Гудвина и рассказать мне, какой он, в подробностях. Про него ведь все говорили, что он – ООО! И что интересно – его почти никто не видел. И еще говорили, что он, микро-микрохирург собственной клиники микро-микрохирургии глаза Гудвин Великий и Ужасный, – самый Великий и Ужасный Гудвин на планете, о!
Сначала с нами проводили собеседование, и мы должны были подписать кучу бумаг, главная из которых расписка, что клиника НИ ЗА ЧТО не отвечает. Если что. И мы не будем потом на нее обижаться, ябедничать и тягать медперсонал по судам. Если вдруг. И брали подписи – все-все родственники подходите, зазывали администраторы, подписывайтесь! подписывайтесь! Тут вот, когда стали собирать всех родственников для подписей, мама забеспокоилась и спрашивает: а если меня перекосит, что тогда? Я как-то задумалась, а потом отмахнулась, успокоила маму и несколько взбодрила администраторов: «Ничего, мама! У нас же есть же Гаага. Ну?»
Администраторы нахмурились, и один из них куда-то побежал, видимо, сказать, что я прикупила маме суд в Гааге и что с нами надо поосторожней.
Вообще как-то странно – клиника давила именно на родственников, и чем больше сопровождало родственников, тем доброжелательней был персонал.
Я очень жалела, что мы с мамой пришли только вдвоем, потому что все пациенты ходили со свитой родственников, капризничали, огрызались, страдали в ожидании предстоящих испытаний, а родственники им потакали, подавали водичку, бутербродики, таскали за ними курточки, кофточки и прочее имущество. А шлейф за моей царственной мамой (кто ее знает, понимает, о чем я) тягала одна я.
Нас пригласил к себе в кабинет мальчик-доктор, очень похожий на Ивана Урганта, и сказал, пусть все родственники пациента Нины Николаевны зайдут. Мне стало стыдно, и я принялась оправдываться перед доктором Ургантом, что зять пациента в машине спит, остальные – дети и внуки – на работе, а госпожа Скрябин, самый близкий пациенту некровный родственник, осталась дома на хозяйстве. Ургант сказал: завтра возьмите с собой. А я спросила: кого? А он сказал, ну, композиторшу вашу. Ну и я сказала: это кошка. Да. Прекрасный мальчик был этот доктор. Засмеялся. Очень хорошее лицо. Урганты – они такие, ну. Доктор сказал, тем более – берите. Столько слышал о ней – хочу познакомиться. («Читает», – радостно подумала я. «Опять сумасшедшие», – спокойно констатировал доктор.) Я, конечно, спросила: «Доктор, а какое ваше семейное положение?» А доктор сказал: «В смысле?» А я спросила: «Или вы свободный, или как?» А доктор сказал: «Я не женат». И я ему сказала: «Ах, доктор, мы вам найдем: у меня в семье и среди хороших
В приемной толклись другие пациенты, и родственников у них было легион, не то что мы с мамой. Поэтому родство душ не остановило доктора. Он уговорил меня заплатить за одноразовые инструменты, взять для мамы хрусталик подороже и купить глазные витамины. Молодец.
Из кабинета Урганта нас выудила тетенька в костюмчике цвета бордо и представилась: «Я – няньчка, звуть Оленатоливна, пошли, важаимая Нинаколаивна и вы, росвиница», – мотанула Еленатоливна головой и завела нас в палату, где помогла маме переодеться в белоснежную пижаму и косынку. Она сняла с мамы обувь, часики, а потом приказала строго: «А тэпэр здайтэ мени зубы».
Но зубы у мамы были свои, и мама их не хотела отдавать. Я, конечно, сучила ногами от смеха, тетенька обиделась.
Пациентов-дяденек в тот день вместе с мамой было человек семь – их тоже нарядили в такие же белые пижамы на веревочках и косынки. Все было тесное, ничего на них не сходилось. Дяденек построили парами и повели в стационар – там стеклянные двери, и я видела, что дяденьки идут дружно за другой нянечкой в бордовом, бодро и синхронно переваливаясь, как утята. («На веселых на утят быть похожими хотят, быть похожими хотят не зря, не зря…») Наша нянечка Ленатоливна каждого догоняла, чтобы отобрать зубы. Она – специалист узкого профиля – по зубам, – как бравый морской пехотинец – видно, не впервой воевать – напала на одного дедушку, поймала его за пижамку и выдрала из дедушки зубья.
Маму и еще какого-то утенка в пижаме повели в операционную (меня туда не пустили), и я живо представила себе, как их уложили на столы и накрыли кучей простыней, оставив сверху только глаз. И когда их подготовили полностью, наконец позвали Его, микрохирурга Гудвина. И врачи все-все заволновались, еще спрашивали друг друга: мол, а ты это приготовил? А то? Смотри, а то будет как в прошлый раз. Ну мамина задача была – не бояться, не ждать землетрясения. Я же объясняла, мамина задача была – ПОСМОТРЕТЬ на Гудвина. А мама моя по жизни отличница, она всегда все задания выполняла безупречно. И вот маме сказали: сейчас придет Гудвин, будьте готовы. И мама под своими простынями пискнула по-пионерски: «Всигдаготова!» «Тщ-тщ», – сказали врачи каким-то очень сдавленным дисциплинированным голосом, как будто они стоят в строю по стойке «смирно» и сейчас перед ними появится маршал на белом коне.
И вот за дверью операционной мама слышит ропот: «Гудвин! Гудвин!» Там сидели другие беззубые утятки, ждали своей очереди. К слову, Гудвин делает по тридцать операций в день два, а то и три раза в неделю. Поняли? Это же ни выпить, ни закусить, ни в теннис. Небожитель, да.
Ну и дальше. Громко топоча, делая ветер, размахивая полами халата, как крыльями, по клинике пронесся Великий и Ужасный. Он – ооо! – был прекрасен, этот Гудвин, лыс, конопат, орлинонос, коротконог, пузат, с большой тяжелой попой. «О, Гудвин-Гудвин, – вот пишу сейчас эти строки, а сердце мое бьется как попало – неритмично и стремительно, когда вспоминаю я ваше триумфальное появление в коридоре стационара клиники, куда я подглядывала из окна над дверью палаты номер один, встав на табуретку (вопреки строгим наказам и предостережениям нянечки-фельдфебеля Ленытоливны). – О, Гудвин. Блистательный, прекрасный. От него исходил свет. Просто во все стороны – свет. Другие, кто ждал, тоже видели. И пересказывали, да». Потом.
Маме моей не повезло – ее положили первой, она не увидела Гудвина, нет. Потому что наверху был только один глаз, пусть пытливый, но плохо видящий. К тому же на Гудвине была маска СО ВСЕХ СТОРОН, как потом оправдывалась мама. А другие… Вот те, кому посчастливилось его видеть, думаю, потом в клубах выступать будут и в школах рабочей молодежи. С лекциями на тему: «Они видели Гудвина»
«О, Гудвин-Гудвин, – шептали пациенты, молитвенно сложив руки и провожая его плохо видящим взглядом. – О!..»