Евангелие любви

Маккалоу Колин

Руки Джудит тихо шевелились на столе, что всегда производило неприятное впечатление на тех, кто в это время за ней наблюдал. Они будто жили собственной жизнью независимо от ее рассудка – выискивали добычу, плели паутину, видели.

– По поводу завтрашнего дня. Ваши группы распущены. Только присутствующие в этом зале будут знать о второй фазе. Поэтому вы сообщите своим людям, что Операция поиска достигла цели и вторая фаза не потребовалась. В течение следующих трех месяцев Милли, Сэм и я вместо Моше будем персонально заниматься девятью кандидатами. Каждый возьмет по три: Милли – кандидатов Сэма, Сэм – кандидатов Милли, я тех, что представил

нам Моше. Таким образом, Сэму достанутся Прогуливающаяся Лошадь, доктор Хастингс и профессор Черновски. Милли – маэстро Стейнфельд, доктор Шнайдер и господин Смит. Я же займусь доктором Кристианом, сенатором Хиллиером и мэром д’Эсте. Вы опытные экспериментаторы, поэтому нет необходимости останавливаться на правилах проведения второй фазы. Завтра Джон даст вам ознакомиться с делами ваших кандидатов, но вы не получите права выносить их за пределы кабинета или делать записи. Во время второй фазы следует целиком полагаться на память. Хотя вы в любое время можете попросить снова показать вам дела. – Джудит посерьезнела. – Должна вам напомнить, что во второй фазе Операция поиска носит еще более секретный характер, чем в первой. Если кто-нибудь из кандидатов заподозрит, что является объектом изучения, нам не сдобровать. Они влиятельные люди сами по себе, а некоторые пользуются в этом городе огромной поддержкой. Поэтому действуйте с величайшей осторожностью. Это понятно?

– Мы же не дураки, Джудит, – обиженно ответила Хемингуэй.

– Не сомневаюсь. Но лучше рискну упасть в ваших глазах и предупредить, чем потом пожалеть, что ничего не сказала.

Доктор Абрахам продолжал хмуриться.

– Решение о расформировании наших групп слишком неожиданно. Что я завтра скажу своим людям – что со следующего дня они безработные? Мои сотрудники достаточно сообразительны, чтобы догадаться о второй фазе. И признаюсь, мне не приходило в голову, что настанет день и придется остаться без помощников. Я не подготовил людей к такому потрясению, а потрясение будет.

Кэрриол удивленно изогнула бровь:

– Безработные – слишком сильно сказано, Сэм. Все они квалифицированные работники в области статистики окружающей среды, и это никуда от них не денется. Теперь они поступают в распоряжение Моше и будут помогать ему с новым проектом. Если пожелают. В противном случае им предложат участие в какой-нибудь иной программе министерства. Вы удовлетворены?

Абрахам пожал плечами:

– Что касается меня, то да. Но я бы предпочел получить от вас письменный приказ.

Слова Сэма не понравились Джудит, но ее ответ прозвучал, как всегда, корректно:

– Поскольку письменные приказы соответствуют политике Четвертой секции, вы его, безусловно, получите.

Абрахаму показалось, что над его головой нависла тень от меча, и он поспешил реабилитироваться:

– Спасибо, Джудит, и прошу прощения, если обидел вас. Разволновался. Поймите, плох тот начальник, кто, отработав с людьми целых пять лет, не научился защищать их интересы.

– Согласна, но при условии сохранения определенной доли беспристрастности. Я так понимаю, что некоторые из ваших людей не захотят работать с Моше?

– Нет, нет, я не это имел в виду. – Абрахам казался подавленным. – Напротив, думаю, что все придут в восторг от такой перспективы.

– Тогда что вас тревожит?

– Ничего. – Он вздохнул, беспомощно развел руками и сгорбился. – Абсолютно ничего.

Доктор Кэрриол бросила на него холодный изучающий взгляд, но ограничилась кивком.

– Вот и славно. – Затем поднялась на ноги. – Еще раз благодарю всех за работу и желаю удачи. Моше, свяжитесь со мной завтра утром. Я введу вас в курс дела. И поверьте, новое задание потребует полного напряжения сил и от вас, и от вашей увеличившейся команды.

Доктор Чейсен промолчал, потому что знал главу Четвертой секции лучше, чем запутавшийся в словах бедолага Сэм. Во многих отношениях Джудит была замечательным начальником, но разумнее было бы ее не злить. Разум доктора Кэрриол настолько довлел над ее чувствами, что сердце иногда казалось безнадежно скованным голосом рассудка. Чейсен был горько разочарован отстранением от Операции поиска. Никакие новые проекты, сколь заманчивыми они ни казались, не могли избавить его от неудовлетворенности, которую испытал бы любой ученый, которому не дали довести до конца работу. Однако спорить было бесполезно, и он прекрасно это понимал.

Но в царившей в зале атмосфере чувствовалась горечь неудачи и обиды, и трое руководителей групп ушли к себе быстрее обычного, оставив Джудит наедине с ее секретарем. Доктор Кэрриол посмотрела на часы.

– Мистер Магнус еще наверняка в своем кабинете, так что я, пожалуй, к нему загляну. – Она вздохнула и посмотрела на толстую пачку исписанной Уэйном бумаги. – Бедняга Джон! Можете сразу начать расшифровывать?

– Никаких проблем. – Секретарь начал собирать папки, которыми на совещании пользовались руководители групп.

Кабинет министра окружающей среды находился на том же этаже, что и зал заседаний, которым он тоже пользовался, если возникала необходимость. В просторном вестибюле, служившем приемной и местом ожидания, никого не было. Незаметные двери в боковых стенах вели в машбюро, фотокопировальную, другие службы и туалет – всем этим Магнус пользовался единолично. Большая дверь с двойным стеклом открывалась в просторный кабинет личного секретаря министра. Когда Джутит Кэрриол вошла, Хелена Тавернер была еще на месте. Ее жизнь за стенами министерства вызывала немалое любопытство сотрудников и служила предметом пересудов. Все свое время она проводила здесь, преданно служа Гарольду Магнусу, хотя редко слышала слово благодарности. Одни утверждали, что она разведена, другие, что муж ее умер, третьи – что мистера Тавернера никогда не существовало.

– Здравстуйте, доктор Кэрриол. Рада вас видеть. Проходите прямо в кабинет. Он вас ждет. Организовать кофе?

– Если можно, миссис Тавернер.

Гарольд Магнус, повернув кожаное кресло от входа к окну, сидел за гигантским столом из древесины грецкого ореха, который был его личной собственностью. Из окна, если появлялось настроение, он мог наблюдать за скудным потоком транспорта по Кей-стрит. Так как уже стемнело, а дождя в этот день не было и мостовая не сверкала отблеском фонарей, разглядывать с таким усердием он мог только тусклое отражение собственного кабинета и самого себя. Когда дверь открылась, он повернулся в кресле и оказался лицом к лицу с Джудит.

– Ну, как все прошло?

– Погодите минуту. Все расскажу после того, как миссис Тавернер принесет кофе.

Министр насупился:

– Черт побери, женщина! Я сгораю от любопытства, мне так не терпится узнать, чем кончилось дело, что в рот не полезет ни еда, ни питье.

– Это вы сейчас так говорите, но стоит мне начать, и вы через две минуты меня прервете и скажете, что умрете, если немедленно не подкрепитесь. – Это было произнесено не мягким тоном слабо сопротивляющейся властной силе женщины, а сухо и прозаически. На самом деле все обстояло наоборот: властность была присуща именно ей, а министру – мягкость и склонность к политическому непостоянству. Джудит села в широкое кресло, стоявшее напротив стола, но не по центру, а немного сбоку.