Евангелие от Ивана
Шрифт:
Пришел в полную боеготовность и, раздвигая ей коленки, на что та отозвалась притворным сладострастным стоном, вдруг услышал металлический лязг. Вначале подумал, что это какая-то гинекологическая стоматология. Но лязгало за окном. Спрыгнул с кровати, подошел к окну — внизу, словно игрушечные, ползли танки и боевые машины пехоты. Вспомнил предупреждение знакомого межанальщика, в мгновение ока оделся и побежал.
Он не отдавал себя отчета, куда и зачем бежит. И в то же время был уверен: бежит в правильном направлении, словно птица, которая знает, куда ей лететь, и что сейчас самое главное — обогнать танки. В душе поднималась волна ненависти к этим железным чудовищам, ползущим по столичным улицам, к танкистам, чьи головы в шлемах виднелись из открытых люков.
— Позор!
Ему очень нравился образ жизни, который он вел в последние месяцы. Как издал свою государственную поэму «Ускоряя ускорение ускорения», так все в жизни у него и переменилось. Его пригласили в импортный центр белой и черной магии, который размещался на огромной совминовской даче по Грабьлевскому шоссе. Там сняли с него сглаз, родовое проклятье, заштопали дыры в ауре, научили приемам хатха-йоги, вплоть до того, что теперь он мог на неопределенное время отключать свои жизненные функции, или же, напротив, — усиливать их. Прежде всего он, настрадавшись в недавнем проклятом советском прошлом, пожелал усилить свой мужской потенциал, находившийся, как известно, в бессрочном отпуске по техническим причинам, и превратился в грозного трахальщика «демократической» общественности, не всегда ограничиваясь противоположным полом. Быть голубым — по-настоящему демократично, это он сразу уяснил.
Упорядочили все его мании. В первую очередь окоротили страсть к сочинительству, однако без лишения звания рядового генералиссимуса пера. Он остался графоманом, но не таким буйным в сочинительском отношении. Манию радикального преобразовательства всего и вся в окружающем мире также подкорректировали, сосредоточив его недюжинную энергию на разрушении всего советского, русского или российского. Мании преследования, которая изначально была у него весьма оригинальна в том смысле, что не его преследовали, а он преследовал, также задали конкретное направление: преследовать везде и всюду новых бывших во имя торжества демократии. При этом Аэроплана Леонидовича снабдили правом во имя борьбы с любым коммунистическими, советскими или патриотическими проявлениями нарушать любые законы, писанные и не писанные — тут его приравняли к Создателю или даже чуть ли не к самому Джеймсу Бонду, у которого, как известно, было право на убийство. Характерно, что параллельно под гипнозом в его мыслительный аппарат закачали бездну информации по борьбе за права человека. Естественно, в двух вариантах: один для стран и граждан Запада, и совершенно куцый — для этой страны.
Единственное, о чем жалел герой героев, так это о невозможности оставить ему прежний талант головой гнуть железные борта самосвалов, превращать стенки инвалидских гаражей в тарелки системы «Орбита», а также с помощью темечка извлекать малиновый звон из железобетонных бордюрных камней. Ему объяснили, что стенки черепа пришлось значительно уменьшить, иначе новая информация там не поместилась бы, зависла… К тому же, в виде компенсации за утерю чудесного свойства «физико-механического экстрасенсирования» ему предложили весьма солидный грант в твердой валюте с пятью нулями и со стопроцентной гарантией его продления.
Читатель в данном случае может подумать, что публикатор преподносит банальную ситуацию продажи души Дьяволу. И отчасти будет прав, но лишь отчасти, а по существу — увы, нет. Ведь Аэроплан Леонидович был сам порождением Сатаны, который уж никак не был настроен на странный вариант приватизации — покупать собственное имущество. Несмотря на «мощный» рывок кооперативного движения и даже к рыночным отношениям в стране, момент купли-продажи в этой ситуации полностью отсутствовал. Тут момент был сугубо технический.
По первой книге, которая называется «Стадия серых карликов», читатель, должно быть, не забыл, что Около-Бричко являл собой как бы материализованный идеал нового человека – его, на свою задницу, как бы вымечтали миллионы борцов за светлое будущее, плотно набивая своими телами братские могилы и расстрельные рвы НКВД. Но поскольку создание нового
Прежняя оснастка у него безнадежно устарела — ведь он даже во времена «перестройки» не без пафоса величал себя беспартийным большевиком. Новый Главлукавый восхищался идейной стойкостью Аэроплана Леонидовича, поскольку большевизм, не как идеология, а как тип мышления и действий, ни при каких обстоятельствах не должен был в ближайшие десятилетия выветриться из Точки RU. Идейную стадию должна была сменить полоса как бы безыдейная, где этистранцы (или точкоруанцы?) распоясывались, получали право публично охаивать все, что взбредет в голову, но только не Запад! Поэтому новый Главлукавый решил кардинально модернизировать его, превратить в одного из отцов современной русской демократии, заменив ему в процессоре необузданный пафос на беспредельный цинизм. С прицелом на осуществление задачи вхождения остатков Точки RU в западную цивилизацию. Путем расчленения и уничтожения евроазиатской, христианско-мусульманской цивилизации, обладающую своей государственностью в виде Советского Союза.
Вот почему Аэроплан Леонидович не бежал, а как бы парил, впервые в жизни оправдывая свое летное имя. Не считая того случая, когда он в районе 2-й Новоостанкинской улицы спикировал в яму и врезался головой в торчавший там бордюрный камень. Бежать и ощущать парение было все легче и даже все приятнее. Если бы знал, как его заклятому врагу Ивану Где-то каждая ступенька по пути в чистилище давалась труднее предыдущей, то посчитал бы себя самым счастливым человеком! Не знал также, что Ивану Где-то уготована судьба некоего славянского дервиша со всеми вытекающими кошмарными последствиями. Если бы ему стало это известно, познал бы верх черного блаженства — такая вот была у него нынче агрессивно-прогрессивная программа и конструкция.
Поскольку бежал по улице не в спортивной одежде, а в темно-сером, хотя и изрядно помятом костюме, то у прохожих неизбежно закрадывалась мысль: он знает, где дают. Бежит явно с целью занять очередь. Ведь как только войска начали входить в город, люди ринулись в магазины запасаться продуктами. Ждали, как халяву, от ЦК КПСС и Советского правительства «светлое будущее», а вот в то, что они способны, случись что, обеспечить население хотя бы солью и спичками, так и не поверили. Поэтому инстинкт магазинных охотников, благоприобретенный в ХХ веке, велел прохожим следовать за героем героев — иначе не достанется. Он так убедительно бежал, что за ним увязался даже хромой старик, похожий на хромого актера, но не с гусем в руках, а с безобразно брюхатой таксой на поводке.
— Возьмем дело демократии в свои руки! — кричал Аэроплан Леонидович, а его последователи привычно думали, что демократию будут давать только в одни руки. И все-таки им было и непонятно, как будут давать демократию — сколько лет талдычили про нее, а что это такое, так и не узнали. Танки уже на улицах, а где демократия? Или это одно и то же? Кто-то вместо «дело» услышал «тело»… «Отстоим!» — кричал лидер гонки, и это было понятнее и привычнее: всю жизнь стояли, почему же еще не отстоять еще час или два? Но когда Аэроплан Леонидович заорал: «Не дадим!», выстроившаяся за ним очередь вздохнула облегченно и прибавила ходу. И даже хромой актер обрел как бы второе дыхание — зачастил стучать своей палкой. Ведь не дадим — для нас самое святое.