Евангелие от Сына Божия
Шрифт:
Он спросил:
— Ты знаешь, какой смертью умер пророк Исайя?
Я промолчал. И вынужден был выслушать такую тираду:
— Исайя был убит иудейским королем, язычником Манассией, предшественником Аммона. Манассия был плохим евреем. — Дьявол горестно покачал головой, точно сам был евреем хорошим (а я уверен, что не был!). Затем он назидательно поднял перст и заговорил снова: — Этот Манассия жаж дал уничтожить религию своих отцов и по велел изгнать Исайю из родного дома, с тем чтобы скитался он вечно, а на него охотились, как на дикого зверя. Услышав об указе, Исайя бежал, а солдаты Манассии устремились в погоню. Оказавшись в пустыне, пророк стал искать дерево с большим дуплом, где мог бы стоя уместиться чело век. И нашел — в толстом дубе с гнилой сердцевиной. Там он и притаился. Но по сланцы Манассии обнаружили его убежище, принесли пилу и распилили ствол. Исайя скончался
— Нет, не о такой смерти я слышал. Дьявол засмеялся. У меня же его рассказ
унес больше сил, чем весь мой долгий, многонедельный пост.
Дьявол, однако, и не думал умолкать.
— Тебе не стоит много размышлять над кончиной Исайи. Ты ведь не пророк, а во истину сын. На моей памяти — а я помню немало! — бог ни разу не учинял ничего подобного. И теперь один твой вид наводит меня на самые занятные размышления. Ибо ты, похоже, не повинен ни в едином известном мне грехе.
Он взглянул на меня с явной приязнью. В матово-черных глазах его блеснули искры.
— Ты не голоден? — спросил он заботливо. — Может, хочешь выпить?
И он вытащил из-под полы плаща не замеченный мною прежде кувшин с вином и хорошо прожаренную баранью ногу. Он подошел ко мне почти вплотную, так что ноздри мои втянули винный дух и аромат мяса. Из складок плаща пахнуло и самим дьяволом, его телом вперемешку с какими-то благовониями. Он источал алчность — запах сродни тому, что исходит из отверстия меж ягодиц. Поэтому я отказался от предложенной им пищи, хотя остальные запахи раздразнили мой аппетит, как духовитый дымок из печи, где томится мясо. Он же, видя мою решимость, снова улыбнулся и произнес:
— Ну, разумеется, тебе вовсе не нужна еда. Ты же сын божий и запросто можешь превратить все эти камни в хлеб. А хлеб — достойная еда для ессея. Но что я вижу? Твои одежды в пыли и грязи! И при этом ты — сын божий? Странно. Почему твой отец избрал именно тебя? Кстати, когда будешь беседовать с ним в следующий раз, передай от меня привет. Тебе, верно, и невдомек, а ведь мы с твоим отцом немало беседовали, немало спорили и теперь всегда рады получить весточку друг от друга. При встречах я никогда не упускаю случая сказать ему, что мужчина и женщина действительно венец творения, лучшее из всего живого, что он создал, но я разбираюсь в этом его изделии куда лучше, чем он сам. Кроме того, он насоздавал множество мелких тварей, о которых и ведать не ведает. А я очень даже ведаю. Да и неудивительно. Я ведь был когда-то его слугой, самым преданным и доверенным. Так что прикинь, насколько хорошо он мне знаком.
Я потрясенно подумал: с дьяволом не страшно, с ним хорошо и покойно. А еще я вдруг понял, каково живется грешникам. Даже ощутил вкус вина, которое они пьют в жалкой таверне. Все лишения долгого поста позабылись, и конечности мои враз окрепли, точно на них пролился целительный бальзам. Я понял, что способен говорить с дьяволом, что мы найдем общий язык. Пусть от запаха, источаемого им, становится не по себе, но он снисходителен к желаниям, которые я прежде не смел допустить до своего сердца.
В то же время, при всем доверии к гостю, я не мог согласиться, что Господь, Владыка мира, знает о своем творении меньше, чем дьявол.
— Это невозможно! — воскликнул я. — Он всемогущ. Пред Ним склоняются небеса и земля, звезды и солнце. Пред Ним, а не пред тобой.
Сатана фыркнул, точно конь. Похоже, узда не пришлась бы ему по нраву.
— Твой отец, — молвил дьявол, — всего лишь бог, один среди многих. Не забывай, какому множеству божеств поклоняются римляне. По-твоему, их боги не достойны уважения? А твой отец, кстати, даже не может справиться со своим народом, с еврея ми, хотя живут они кучно и многие признают его единственным и неповторимым. Ты бы лучше задумался: не слишком ли часто и надолго он впадает в гнев? Пристало ли это великому богу? Ведь он, когда разъярится, забывает об элементарном чувстве меры. И изрыгает слишком много угроз. Не терпит, чтоб ему прекословили. На самом же деле, скажу тебе по секрету, капля непокорности и вкус предательства придают жизни немалую привлекательность. Эти радости отнюдь не зло, а, скорее, обаятельные пороки.
Это не так, — с усилием выговорил я. — Мой Отец — Господь, и Он властен над всеми и всем. — Я говорил, словно жевал мякину.
Он не властен над самим собой, — ответил дьявол.
14
Только представьте! Дьявол произнес это без малейшего страха!
— Твой отец, — продолжал он, — не вправе требовать от своего народа абсолютного повиновения. Он не понимает, что женщины — существа, отличные от мужчин, и живут по своим законам. На самом деле твой отец не имеет ни малейшего представления о том, что есть женщина. Он ее презирает, а вслед за ним — это делают и его пророки, говорящие, как считается, с его голоса. Да так оно, собственно, и есть. Ведь он никогда и ни за что их не наказывает! Возьмем, к примеру, Исайю. Ну разве не дорог он сердцу отца твоего, когда провозглашает: «За то, что дочери Сиона надменны, и ходят, подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью, и гремят цепочками на ногах, оголит Господь темя дочерей Сиона, и обнажит Господь срамоту их». Срамоту их, — смачно повторил дьявол. И снова продолжал словами Исайи: — «Отнимет Господь красивые браслеты и ожерелья, цепочки на ногах и серьги, и перстни, и кольца в носу, верхнюю одежду и нижнюю, и платки, и покрывала. И будет вместо благовония зловоние, и вместо подвязки будет веревка, вместо завитых волос плешь, и вместо красоты клеймо».
Отец говорит обо всем народе Сиона, — возразил я. — Так нас учили.
А вот и неверно, — сказал дьявол. — Он притворяется, будто говорит обо всех. На самом деле женщин он попросту унижает. Зато самые грозные проклятия он приберегает для мужчин. И, обращаясь к на роду, обращается исключительно к мужчинам: «Гнев Господа на все народы, и ярость Его на все воинство их. Он предал их заклятию, отдал их на заклание. И от трупов их поднимется смрад, и горы размокнут от крови их». Какой гнев! Какая мощь! Его собственные неудачи жгут его сердце. Разве может он допустить, что он не всемогущ? Нет! У него не хватает духу признать поражение. Он не в силах сказать: да, я про играл, но мои воины сражались отважно и честно. Нет же, он слишком мстителен. Поэтому Исайя твердит: «И зарастут колючими растениями дворцы, крапивою и репейником — твердыни, и будут они жилищем шакалов, пока сам дух Его не соберет их».
Но когда? — спросил вдруг дьявол. — Когда же прольется на нас Святой Дух? Твой отец прислал тебя для исправления сердец человеческих, а его собственное сердце купается в крови им убиенных. Его любовь ко всему, что он создал, захлебывается в его же проклятиях. Он заходится в приступах ярости, но и они не облегчают терзающей его страсти. А как выдает его речь! Ведь он на самом деле алчет величия и богатств, которые якобы презирает!
Может, ты веришь, что твой отец не восхищается женщинами? Просто он скрывает это даже от самого себя. Потому что ненавидит женщин за их чары. Боится, что его обольстят. Иезекииль хорошо знал, что на сердце у твоего отца. В конце концов, он слышал эти слова от самого Господа: «Я поклялся тебе и вступил в союз с тобою, и ты стала Моею. Я омыл тебя водою, и смыл с тебя кровь твою, и помазал тебя елеем. И опоясал тебя виссоном, и надел на тебя узорчатое платье, и покрыл тебя шелковым покрывалом. И нарядил тебя в наряды, и положил на руки твои браслеты, и на шею твою ожерелье, и дал тебе серьги к ушам твоим, и возложил на голову твою прекрасный венец. Так украшалась ты золотом и серебром, питалась ты хлебом из лучшей пшеничной муки, медом и елеем и была чрезвычайно красива, и достигла царственного величия. И пронеслась по народам слава о красоте твоей, которую возложил Я на тебя». Теперь послушай, как он негодует. В этом негодовании он, право же, жалок! «Но ты понадеялась на красоту твою и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, и умножала блудодеяния твои. Блудила с сыновьями Египта — соседями твоими, людьми с большою плотью; и с сынами ассирийскими прелюбодействовала, ибо была необузданна. Посему, блудница, за то, что в блудодеяниях твоих раскрываема была нагота твоя, Я соберу всех любовников твоих, которыми ты услаждалась, соберу их отовсюду против тебя и предам тебя в руки их, и они разорят блудилища твои, и сорвут с тебя одежды твои, и возьмут наряды твои, и оставят тебя нагою и непокрытою, и побьют тебя камнями, и разрубят тебя мечами своими. Они сожгут дома твои огнем и совершат над тобою суд пред глазами многих жен. Так положу я конец блуду твоему».
Уж не думаешь ли ты, что все это и вправду произносится для порицания Иерусалима? — спросил дьявол. — Разве в словах твоего отца не трепещет желание? Разве он не хочет женщину?
— Это грязный навет! — Я хотел негодовать, возмущаться, а вместо этого лишь беспомощно повторил: — Ты возводишь гнусную напраслину.
Сатана возразил:
— Слова твоего отца источают не меньше похоти, чем мои.
Я смятенно умолк. Я не смел отрицать, что кровь моя побежала к чреслам быстрее и член отвердел, когда он повторял слова Отца.