Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита
Шрифт:
Ирлеф ничего не ответила – возможно, уснула. Молчали и слепыши в лесу.
Врет, подумал я. Нагло врет. Похоже, меднокрылые птицы и розовато-голубой лес составляют единое целое, как медведи-коала и эвкалипты. Куда они, незрячие, из него денутся. Хавр заранее знал, что ждет нас в лесу. Потому и в доспехи облачился. Да и путь этот ухабистый он специально выбрал. Сомнений нет – хочет от Ирлеф отвязаться. Ну, это мы еще посмотрим. Хотя и мне она не в радость, потрафлять Хавру нет никакого резона…
Проснувшись, мы довольно долго ожидали, пока перезаряженное
– Ну, подумали?
– Я иду не по своей прихоти, а подчиняясь решению Сходки Блюстителей, – твердо ответила Ирлеф. – Только они правомочны вернуть меня обратно.
– Тогда вперед, – сказано это было с той же интонацией, как некогда в другом мире и при других обстоятельствах: «Тогда я умываю руки».
– Лес обойдем с той стороны, – сказал я как нечто само собой разумеющееся. – А дальше – к тем горам.
– К каким еще горам? – уставился на меня Хавр. Не знал он, что, пока все спали, я не поленился взобраться на самый высокий холм и оттуда обозрел окрестности если не орлиным, то по крайней мере рысьим взглядом.
– А к тем самым, – я рукой указал примерное направление. – Синеньким таким.
– Это совсем не горы! Да они вовсе и не там, где тебе кажется. Сначала одна умом тронулась, а теперь и другой.
– Предупреждаю, впредь я не стану терпеть слова, оскорбляющие мою жену! – Я сделал неопределенный жест – не то собрался почесать за ухом, не то замахнулся кулаком. Это несколько охладило Хавра, поэтому дальнейшее было сказано мной уже почти мирно: – Лес ведь нам все равно обходить надо. Разве не так? Вот и пойдем себе потихонечку. А там видно будет.
– Видно будет, – согласился Хавр. – Вам скоро такое видно будет, что глаза повылазят. – Он еще долго что-то бурчал, однако от нас старался не отставать.
Лес мы обходили так долго, что я уже стал сомневаться в целесообразности своего плана. Раз пять или шесть дорогу нам пересекали быки, которым явно не терпелось украсить своими костями коралловые дебри.
– Говорят, слепыши приманивают своих жертв пением, недоступным для человеческого слуха, – промолвила Ирлеф. – Раньше я в эти сказки не верила…
Река разливалась все шире, и в нее все чаще впадали ручьи, каждый из которых с разной степенью успеха пытался осложнить наш путь. Никаких действий по поискам полезных ископаемых Хавр не предпринимал.
А потом все это водное великолепие закончилось. За поворотом открылось нечто похожее на огромный, идеально ровный пляж. Достигнув его, полноводная река исчезала. Исчезала без всякого следа, вместе с кувшинками, корягами, рыбой и прочей живностью, неосторожно отдавшейся на волю течению.
– Пустошь, – определил я, вспомнив слышанную в подвале классификацию Сокрушений.
– Пустошь, – хмуро подтвердил Хавр. – И одна из самых опасных. От такой нужно подальше держаться.
Лес за зыбучей Пустошью обрывался словно обрезанный по линейке, а впереди уже виднелась цель, ради которой и был задуман весь этот опасный обходный маневр – извилистая лента дороги, той самой, что мы однажды уже покинули. Из рассказов Хавра я знал, что она именуется Вольным Трактом и проходит через все населенные земли,
– Если бы мы с дороги не сходили, давно уже здесь были, – сказал я как бы между прочим. – И безо всяких приключений. Тракты для того и строятся, чтобы по ним ходить.
Злое молчание было мне ответом. Заговорили мы снова только часа три спустя, когда дорога резко нырнула вниз и навстречу нам показалась живописная парочка – чернокожий, скорее даже фиолетовый, как чернослив, человек и зеленая, лохматая (только лохматая не шерстью, а чем-то совсем другим – густыми колючками, что ли) тварь размером с корову, но без ног, без рогов и даже без морды, зато с длинными, тоже зелеными усами, за которые ее и вели. Человек был бос и гол до пояса, однако его толстым штанам из невыделанной овчины мехом наружу мог бы позавидовать даже эскимос. На брюхе его болталось видавшее виды бродильное ружье, почти такое же, как у Хавра, а свободная рука сжимала копье явно не городской выделки – древко, откованное вместе с наконечником из одного куска металла, остро отточенное на гранях (голой ладонью не ухватишь!), на треть было обернуто той же самой овчиной. Зеленый, длинный, как бы расплющенный по земле «дикобраз» передвигался посредством множества мягких, плавно переступающих ласт, и за ними по дороге оставался широкий влажный след.
– Поосторожней, – негромко сказал Хавр, поудобнее перехватывая ружье. – На рожон не лезьте.
Не дойдя шагов десять до места предполагаемой встречи, чернокожий встал так, что зверь почти загородил его, и пискляво крикнул. Хавр ответил не так пискляво, но с очень похожей интонацией. Разговор оказался недолгим, и мы мирно разошлись в разные стороны.
– О чем вы говорили? – не преминула поинтересоваться Ирлеф.
– Он сказал, что его незачем убивать или грабить. У него, дескать, ничего ценного при себе нет. А потом попросил продать несколько зарядов. Значит, что-то все же имел.
– Это перевертень? – спросил я.
– Кто его разберет сразу. Скотина его – точно перевертень. Встречал я таких. А он просто больным может быть. Мой дядька, было дело, за одну неделю черным, как головешка, стал. И ничего… Еще женился после этого.
– Тебя не про дядьку спрашивают, – перебила его Ирлеф. – Ты раньше похожих людей встречал где-нибудь?
– Здесь не встречал, – Хавр призадумался. – А в Приокаемье случалось. Копье его точно оттуда.
– Как же он сюда добрался?
– Это надо было у него спросить. – Хавр оглянулся. – Да боюсь, что поздно…
До самого ночлега мы больше никого не встретили. Мне это хорошей приметой почему-то не показалось.
Отдых в дупле какого-то огромного дерева и последующий переход прошли безо всяких происшествий. Вольный Тракт по-прежнему оставался пуст – никто не вез в город муку, масло и руду, никто не возвращался с сукном и выделанным железом. Дорожная беседа тоже не клеилась – на откровенный разговор Хавр в присутствии Ирлеф не пошел бы, а сама Блюстительница Заветов держалась с нами подчеркнуто официально. То, что под нашими ногами теперь была дорога, имевшая хоть какое-то отношение к ее родному городу, заметно приободрило Ирлеф.